Три часа на выяснение истины - [45]

— Сделаем в лучшем виде, дорогая Олимпиада Антоновна, не волнуйтесь, вот сейчас я посмотрю, снимем размеры, потом с монетками поработаем, разумеется, жаль их, но что поделаешь? Коли желание заветное — надо, чтобы оно исполнилось. Вы ко мне зайдите через неделю. Работа будет стоить недорого, вполовину той цены, когда у клиента нет металла.

— Я, батюшка, человек отсталый, задержавшийся на этом свете, ты уж мне сразу цену скажи, я с книжки сниму, у меня там про черный день тоже имеется, а как же?

— Обычно я беру сорок, но с вас, учитывая ваш возраст и происхождение, только тридцать пять.

— Это, милый, ты верно заметил, из дворян. Только уж я не говорю никому, потому что смеются. Бог с ними. Ну а рубликов пятьсот для тебя я приготовлю. Хватит?

— Вполне, Олимпиада Антоновна, вполне! — Евгений Александрович, собрав всю свою волю, поцеловал старухе руку, проводил из кабинета, сказал очередному клиенту, чтобы зашел через пять минут, вернулся к столу, вынул лупу и тщательно рассмотрел монеты с обеих сторон. Да, им цены, конечно, не было! Только и золото в данный момент на исходе. Что же делать? Что делать? Может, кольца в долг попросить у Ольги? Нет, в долг она никому не дает. Придется собрать все остатки разных проб, добавить побольше меди. Старушка долго не протянет, это понятно. Получше отполировать, и год-другой они будут сверкать у нее во рту, что твое солнышко.

И все-таки как хорошо, что в жизни появилась эта розовощекая вдовушка из Магадана! Нет, что бы там ни говорили, а есть господь, есть! Он все видит! Какая она была растерянная, какая наивная поначалу. Ну, просто дура дурой. И деньги не пересчитывала, и даже сумку с собой не взяла. А как легко удалось ее убедить, что двадцать рублей за грамм — красная цена ее патрончикам! Неужто она не знает настоящей цены? Впрочем, что удивительного? Бабы — они все дуры, прости меня, господи! Да, все-таки в этих блестящих операциях со вдовой есть элемент настоящего риска. Она могла быть подослана для провокации. Разве мало завистников? Ничего, кто не рискует время от времени, тот не живет. А вдова утверждает, что запасы у нее не скоро кончатся. Жаль, я не спросил ее адрес и фамилию. А то ведь, чего доброго, к кому-нибудь другому пойдет и продаст, если меня не застанет. Нет, надо сделать так, чтобы я был у нее единственным покупателем. Настенька толком ничего про наши отношения не знает. С нее довольно, что у меня есть деньги. Зачем ей детали? Достаточно и того, что я не бездельничаю, а вкалываю, тружусь, как пчелка. И хорошо, что для нее важен не метод, а результат. Другая бы то и дело совала нос, а Настенька у меня умница.

Настроение было прекрасное. Утром, позвонив заведующей зубным отделением, что берет вместе с Настенькой отгул, Евгений Александрович, наслаждаясь свежестью воздуха, в котором плавно летали серебряные платки паутины, неторопливо прошел каштановой аллеей в тупик улицы, где были гаражи, открыл свой, внешне ничем не отличавшийся от соседних, но более просторный, с двумя капитальными пристройками, включил свет, тщательно протер фланелью ветровое стекло и капот новеньких «Жигулей», купленных два месяца назад на имя сестры, и поехал за Настенькой. Она знала, что больше всего нравится мужу в костюме из белого вельвета, который он привез ей в подарок из ФРГ, и надела именно его. На юг в этом году она ездила одна, Евгений Александрович отпустил ее, потому что у него было очень много хорошей работы, зато она каждый вечер звонила ему и со смехом рассказывала о неуклюжих поклонниках, какие, впрочем, все вместе не стоят его, Евгения Александровича, мизинца с левой ноги. Почему именно с левой, а не с правой, да еще ноги — Настенька не могла объяснить, просто ей так понравилось, и все. Бледнея, краснея, вытирая платком высокие залысины, Евгений Александрович слушал ласковый говорок жены и твердил одно и то же:

— Только, ради бога, поосторожней в море и не отказывай себе ни в чем, на цены не смотри, главное — здоровье.

Через двадцать дней пришла телеграмма: «Встречай!» Когда Евгений Александрович примчался за ней в московский аэропорт на «Жигулях», она плавным движением загорелой руки показала на движущийся транспортер, и он ловко перехватил ремешком два тяжелых ящика с виноградом и персиками, вскинул их на плечо, взял в правую чемодан, а левой коснулся ее локтя:

— Н-ну, как ты, Н-настенька?

Она глубоко вздохнула и, глядя на него чуть сверху, произнесла мило и непосредственно:

— Бог ты мой, Женечка, как же устала отдыхать без тебя.

— Ничего, Н-настенька, на следующий год мы махнем с тобой вместе, не расстраивайся.

Загорала Настенька всегда быстро и хорошо, и даже сейчас, через два месяца после Крыма, шоколадную ее кожу с серебряно-желтыми блестками волос еще лучше оттенял белоснежный вельвет.

Только она с таким изяществом могла садиться в машину, и Евгений Александрович хорошо понимал мужчин, которые всякий раз, наблюдая, как она захлопывает дверцу, долго смотрели вслед, и, наверное, не у одного из них шевелилась в груди зависть к сидящему за рулем невысокому, полнощекому мужчине с густыми темными бакенбардами и большими итальянскими солнцезащитными очками.