Три часа на выяснение истины - [23]

— Так вот, дорогие мои, ухожу я в школу.

Раиса посмотрела на Федора с недоумением:

— Директором, что ли? Интересно, в какую? Вроде бы нигде вакансий нет.

— Не директором, а курсантом, дал согласие пойти в школу КГБ, — ответил Федор.

Учебный год пролетел быстро. И с местом службы, и с товарищами Семину, на его взгляд, повезло. Город он любил сравнивать с большой рабочей семьей, где глава — машиностроительный завод, где мать — швейная фабрика, а дети их — остальные три десятка небольших промышленных предприятий. И в том, что в городе и районе за последние два года не было никаких чрезвычайных происшествий, была, по убеждению Федора, заслуга не столько его товарищей, сколько здоровой нравственной атмосферы рабочей среды.

— А что скажешь насчет левых зубов? — спросил его Гусев.

— Ну, Толик, сам знаешь, в семье не без урода.

В то утро, когда Гусев чуть свет уехал на поиски Одинцова, Семин пошел на завод к заместителю директора.

— Яков Денисович, здравствуйте!

Заместитель директора поднял седую, коротко остриженную голову, легко встал навстречу Семину. Просторный кабинет сразу стал меньше.

— Федор Федорович, дорогой, проходите, присаживайтесь.

Семин знал, что уроженец здешних мест Яков Денисович Рыбак, отслужив почти тридцать лет в танковых войсках и получив звание подполковника, ушел в отставку, но на пенсии дома усидел всего два месяца — дольше не выдержала его деятельная натура, пришел в горком партии и попросился на какую-нибудь живую работу. Дело ему предложили более чем живое и не ошиблись: за несколько лет на машиностроительном заводе резко уменьшилась текучесть кадров, сократилось количество жалоб из микрорайона, где жили рабочие завода. Предприятие перестали склонять на совещаниях и в газетах за малоэффективную помощь подшефным колхозам. Хозяйство у Рыбака было огромное, проблем и забот множество, поэтому Семин, чтобы не отрывать время, сказал коротко:

— Я к вам, Яков Денисович, на несколько дней. Вопросы те же: дисциплина, пропускной режим, повышение бдительности. Мне нужен кто-нибудь из отдела кадров и очень желателен свободный кабинет с телефоном.

— Так, кабинет с телефоном. Сейчас, сейчас. Ага, нашел. Заместитель начальника отдела кадров как раз в отпуске. У него, кстати, и курить можно. Я его никак не отучу. И дам-ка я вам старшего инженера Кузнецову, она из отдела кадров. Обаятельная женщина, умница, дело знает. Вы с чем-то серьезным к нам?

— У нас, Яков Денисович, пустяков в общем-то не бывает, — скупо улыбнулся Семин.

— Понял, объяснять дальше не надо. Технология тоже будет нужна?

— В общем — да. Если конкретнее, то — гальванический цех. Надо освежить кое-что в памяти.

— Будет сделано, Федор Федорович. Я только с вашего разрешения директора поставлю в известность. — Рыбак снял трубку белого телефона. — Виталий Прокофьевич, здравствуйте. У меня товарищ от Матвеева Петра Васильевича, его интересует… Ах, Матвеев вам уже звонил? Ну, хорошо. Тогда с вашего разрешения я предоставлю нужные документы. Спасибо, — Рыбак положил трубку, посмотрел на Семина с оттенком недоумения. — Оказывается, я ломился в открытую дверь. Оперативный у вас начальник, заботливый.

Пока Рыбак говорил по телефону, Федор смотрел на встроенный шкаф-стеллаж. На второй его незастекленной полке стоял небольшой телевизор. Странно, подумал Семин, зачем Рыбаку этот второй телевизор в кабинете, если уже есть большой «Рекорд»?

— Яков Денисович, простите, а вы что, два телевизора смотрите одновременно?

Рыбак весело глянул на Семина и потянулся к пульту с красными кнопками:

— Я этот маленький телевизор, Федор Федорович, предпочитаю всем футболам и хоккеям. Это моя голубая мечта. Две недели назад пустили. Упэтэшечка моя — установка промышленного телевидения. Девять телекамер. Наши умельцы заводские кое-что в ней модернизировали, и такие точно экранчики стоят у главного инженера и у директора. Вот вам, пожалуйста, центральные проходные, — Рыбак нажал кнопку, и на экране появилось изображение центральных проходных. Семин увидел два потока: один — с завода, другой — на завод. — Здесь две камеры, первая, она сейчас работает, стоит за проходными. Вторая, вот я ее включаю, перед ними. По одной камере на южных и северных проходных, две камеры стоят вдоль забора, остальные по цехам. Вот, будьте любезны, сборочный, это конвейер, вот механический. Вот цех гальваники, там, вдали, слева, участок золочения. Ну, как вам моя радость?

— Хорошо, честное слово. А рабочие не обижаются, что за ними, как бы это сказать…

— Подсматривают? — Рыбак решительно махнул рукой. — Ну, нет. Во-первых, любая камера дает только общий план, а не следит за действиями конкретного человека. А во-вторых, обидеться могут те, у кого совесть нечиста, кто любит волынить, а не работать. Вот вы сказали — хорошо. А меня сначала, когда я пробивал эту установку, заводские финансисты расточителем назвали. Установка же дорогая. Но и экономить надо с умом, не так ли? Я считаю, что моя упэтэшечка окупится полностью. Люди как-то подтянулись, они знают, особенно мастера, что руководители завода в любую минуту могут включить любую камеру. Поэтому пустых хождений стало меньше, праздных разговоров — тоже. А начальники крупных цехов уже кричат: нам на участки давайте такие же штуки. Вот решаем вопрос, пробиваем потихоньку через снабженцев. Планируем к концу следующего года такие установки на каждом участке. А вот и товарищ Кузнецова, знакомьтесь.