Три церкви - [9]

– Арис, встань, хватит, простудишься! – крикнула Ашхен сыну.

– Еще немного, мам.

– Смотри, не простудись.

И снова – небо… Облака были уже розовые, потому что солнце село, и мальчик, надеясь увидеть еще и ночное небо со звездами, продолжал лежать, положив руки под голову, и смотрел на небо. Аристакес подумал, что облака не плывут по небу, а скользят, стараясь зацепиться за что-то, и от этого растягиваются, лопаются и снова растягиваются. Он подумал, что если облака долго не будут лопаться, то пойдет дождь. А после дождя, знал он, выглянет солнце. После дождя всегда выглядывает солнце…

– Аристакес, вставай, поехали.

– Куда, мама?

– В Дзорк.

– Почему? Мы же позавчера все ездили в город купаться!

– Нужно, балес[10]. Нам к вечеру надо быть в Дзорке: позвонит папа.

Мальчик встал и пошел к воротам, где его ждала Ашхен. Выйдя за ворота, которые заперла за ними бабушка Сона (дедушка не вышел их проводить), они сели в машину.

– Аристакес, когда ты женишься? – спросил Оник. Он всегда задавал этот дебильный вопрос, когда видел шестилетнего Ариса, и громко, раскатисто хохотал.

Они поехали в Дзорк.

Аристакесу так и не удалось увидеть ночное небо, зато он нагляделся на небо днем. Это очень хорошо – смотреть на небо, и он снова будет смотреть на небо, когда вернется сюда завтра; ведь здесь небо совсем другое… Он уснул, удобно устроившись на заднем сиденье, и во сне видел синее небо и белые облака, медленно скользившие по нему; видел, как пошел дождь и как потом выглянуло солнце. Кажется, это было его последнее лето перед школой.

Глава 4

Когда Аристакес пошел в школу в Ереване, в Дзорк и Кармрашен он стал приезжать лишь на каникулы. Раньше до Дзорка добирались на поезде, а потом, когда там построили аэропорт, летали на маленьком самолетике. Ездили на поезде и летали на самолете, и никому в голову не приходила мысль ехать на автомобиле по пыльным горным дорогам, через перевалы и ущелья…

Раньше было по-другому. Раньше все было по-другому – волшебно-сказочно-счастливо, потому что раньше было ДЕТСТВО.

А детство у внуков и внучек Аршака Ашотовича и бабушки Соны было большое и круглое, как волшебный воздушный шар, и такое же легкое, и олицетворением этого детства был маленький городок на юге Армении – Дзорк, куда они приезжали каждое лето (не считая зимних, весенних и осенних каникул), приезжали все вместе и искренне удивлялись тому, как можно на лето поехать в какое-нибудь другое место. Им это и в голову не приходило. Они знали, что с наступлением каникул все поедут в Дзорк, а потом – в дачный поселок Кармрашен, который находился в двадцати четырех километрах от Дзорка, высоко в горах.

После, вернувшись с каникул в Ереван, когда все рассказывали, кто где провел лето (Батуми, Сухуми, Евпатория, Пицунда и даже Ленинград), они презрительно махали рукой и с гордостью сообщали, что были в Дзорке, а потом – в Кармрашене, некоторые даже не знали, где это. И теперь, повзрослев, они понимали, что, наверное, их тогда принимали за чокнутых: ведь в Кармрашене не было ни моря, ни озера, ни даже речки. Был только большой огромный лес (в детстве все было огромное).

На самолете из Еревана в Дзорк можно было прилететь за тридцать пять минут – не успеешь взлететь, уже надо приземляться. А на поезде – совсем другое дело. Семьи Клары и Ашхен Унанянов вечером садились в поезд Ереван – Дзорк, который отходил зимой в 20.23, а летом в 21.41, ехал всю ночь и утром где-то в 8–9 часов доезжал до Дзорка. Они ехали двумя семьями, у них всегда было два купе, и пока еще не надо было ложиться спать, одно из них превращалось в кают-компанию, и лица у всех были счастливые…

А ночью можно было лечь на живот на верхней полке и смотреть в окно. Это было безумно-безумно интересно смотреть на черные силуэты гор, на огни, мерцающие островком какого-то селения где-то там, очень далеко. А потом смотреть на звезды. И они тоже мерцали, и их было много-много, и они говорили друг с другом, правда, Богу внимала не пустыня, а древние горы.

И высокие, философские мысли (детские мысли всегда высоки и философичны!) прерывались тогда, когда поезд останавливался на какой-нибудь станции, и Аристакес смотрел на суетящихся вдоль поезда людей и до одури вчитывался в название станции, стараясь запомнить на всю жизнь…

Потом поезд трогался, постепенно набирая скорость, оставляя позади станцию, шум, суету. Затихали голоса в самом вагоне, голоса только что севших на поезд, и маленький Арис засыпал, хотя дома, еще в Ереване, давал себе слово не спать всю ночь!

Он видел во сне обычно что-то непонятное, но хорошее, и поэтому, когда просыпался вдруг от неожиданно сильного толчка, улыбался от мысли, что находится в поезде, а особенно – что едет в Дзорк.

Утром, за час до приезда, они, дети, прилипали к окну и спорили, кто из них раньше увидит дедушку, который придет их встречать. В Дзорке, они выпрыгивали из вагона и бросались на дедушку Аршака и целовали его, а он обнимал их и счастливо смеялся своим тихим смехом. Затем они пешком шли домой, потому что дом, где жили дедушка с бабушкой, находился недалеко от вокзала. Сначала шли по шпалам, потом еще немного по траве, а потом выходили на ту самую улицу Железнодорожников, которой бредили в Ереване. И, увидев еще издалека бабушку Сону, стоявшую на балконе и махавшую им рукой, не могли удержаться – бросались к дому, не помня себя от радости (кто первым поцелует бабушку?)…