Три аксиомы - [23]
Так и у деревьев. Долговечные деревья — счастливые одиночки, средний возраст короче.
Наше разумное участие в смене древесных поколений должно подчиняться принципу целесообразности и выгоды.
На улице Горького в Москве посадка каждой липы в прорубленный среди асфальта колодец обошлась около ста рублей. Липа приносит пользу, покуда жива, покуда шелестит зелеными листочками. А если ее спилить, она не только ничего не будет стоить, но потребуются расходы на уборку и вывозку хвороста, потому что при нынешних теплоцентралях дрова москвичам не нужны. Да понадобится еще убить уйму денег на посадку новой липы. Простая арифметика заставляет нас старательно ухаживать за городским деревом, предупреждать и лечить его болезни, спиливать усохшие ветки и обмазывать ранки пластырем, пломбировать дупла, чтобы как можно дольше продлить его жизнь. Ну, а если засохнет — ничего тогда не сделаешь, придется спилить.
На каждое зеленое дерево в городе и его окрестностях, куда мы ездим гулять, мы смотрим как на драгоценность.
А как быть в свободно растущих лесах?
Возьмем, к примеру, один из лучших лесов средней полосы России — сосновый бор Андреевского лесничества, Судогодского лесхоза, Владимирской области. Находится он в восточной части воспетой К. Г. Паустовским Мещеры, вернее, за Мещерой. Ехать туда можно или по Казанской железной дороге до Мурома, или по Горьковской до Коврова, а там надо пересаживаться. Автотранспортом же можно добраться через Владимир. Москвичу и так и этак далеко. Но профессор Владимир Петрович Тимофеев сказал:
— Лесок что надо!
А Владимир Петрович, неутомимый путешественник по нашим лесам, знает, что такое хорошо, что такое плохо.
И на самом деле лес редкостного качества. Стоят гигантской величины медно-красные столбы с зелеными макушками. Толщина — рукам не в обхват, высота — 39 метров, не всякий десятиэтажный дом дотянется, многие такому лесу будут только по плечо, возраст — 180 лет, красота — несказанная. Это же «корабельная роща», какие мы привыкли видеть на картинах Шишкина.
Но вот что с ней происходит. По данным лесоустройства, в 1928 году, когда соснам было по 140 лет, запас древесины на каждом гектаре достигал 920 кубометров. Разделите этот запас на возраст — ежегодно на каждом гектаре прирастало по шесть с половиной кубов. Это очень хорошо и выгодно.
Позже лес стал редеть: не всякая сосна способна прожить дольше полутораста лет, часть оставалась, часть отмирала. В 1956 году пронесся шквал и почистил лес от заболевших и ослабленных деревьев, свалил их. Некоторые стволы переломились, и в изломе была видна внутренная светло-коричневая гниль. Ковырнешь рукой — отламываются куски, потрешь между пальцами — рассыпается в пыль. Вот какие стволы — как трубы, с крепкой наружной оболочкой и здоровой корой, а внутри труха.
После ветровала и бурелома осталось на гектаре по 500 кубометров. Тоже неплохо, не всякий лес столько потянет. Но вы подумайте, что происходит: государство несет расходы, платит жалованье лесникам, а лес-то явно ухудшается и потерял половину запаса. Если теперь наличный запас в 500 кубов разделить на возраст в 180 лет, средний прирост выходит уже меньше трех кубов.
Вот ведь как считается прирост. Когда станете читать, что в наших лесах прирост значительно меньше, чем в Западной Европе, не забывайте этого, помните, что прирост зависит не только от природы, но и от способа хозяйствования.
При взгляде на вековые сосны Андреевского леса в душе борются самые противоречивые чувства. Хочется сохранить в назидание потомству прекрасный памятник русской природы. Ну, а как его сохранить? Что с ним будет дальше? Неизбежен дальнейший распад древостоя, а позже смерть всех остальных сосен. Стоит ли доводить лес до гниения и смерти? Не разумнее ли неизбежную смену поколений использовать для сбора древесного урожая? Не лучше ли из этих толстых сосен, покуда они не сгнили, напилить бревен и досок? А на освободившемся месте пусть растет молодой сосняк.
Но рука не поднимается на такую красоту. У нас с детства в памяти некрасовские строчки: «Плакала Саша, как лес вырубали». Мы столько читали протестов, что рубка леса рисуется нам делом непозволительным и преступным.
Не стану навязывать решений. Они придут к нам позже, когда мы поездим по стране, поглядим на разные леса.
А сейчас поточнее рассмотрим различия между лесом и насаждениями другого рода: парками, садами, аллеями вдоль дорог.
Эта глава — сугубо теоретическая и, следовательно, особо скучная. Но после долгих колебаний решили ее включить в книгу. Что ж это в самом деле? Если из боязни наскучить читателю обходить такие элементарнейшие вещи, тогда вообще придется прекратить всякий разговор о лесах, признать его немыслимым.
Нельзя пользоваться словами, не объясняя их смысла. Пора, наконец, сказать, что же это такое — лес.
На этот вопрос дал ответ выдающийся русский ученый Георгий Федорович Морозов (1867–1920 гг.). Его считают создателем науки о лесе.
Морозов с большой убедительностью показал, что «лес не есть простая совокупность древесных растений, а представляет собою сообщество, или такое соединение древесных растений, в котором они проявляют взаимное влияние друг на друга, порождая тем ряд новых явлений, которые не свойственны одиноко растущим растениям». И далее Морозов говорит:
