Тревожные ночи Самары - [51]

С такими вот не слишком веселыми мыслями бродил он в ожидании завтрака по территории военного госпиталя, завернувшись в длиннополый халат из полосатый бумазеи. Его Михаилу презентовала сестра-хозяйка, молодящаяся блондинка с заячьей губой.

Ныла рука, зацепленная марлевым жгутом за шею, слабость после операции еще давала знать, и Михаилу приходилось присаживаться — то на лавочку возле клумбы, то на приступки корпуса. Через небрежно заделанный пролом в госпитальной стене он подолгу смотрел на безмятежную Волгу, ее лесистые берега, на желтую косу Аннаевского острова, который, по словам старожилов, из-за нынешней жары высунулся из воды как никогда, на гребешки и флюгера пивоваренного завода, на трубы электрической станции горводопровода, на серые завалы дровяных пристаней и складов, на молчащие лесопилки. А справа, по некогда монастырской земле, сбегали к Волге кособокие домишки Нового Афона — слободки извозчиков, рыбаков, лодочников и горшечников. Ягунин был уверен, что когда-нибудь на их месте построят прекрасные здания с белыми колоннами, башнями и изразцовой отделкой, и в каждом таком доме будет жить человек по сто, а то и больше. Но, сознательно приветствуя светлое будущее, он с потаенной симпатией вглядывался в муравейник неказистых хибар. Они напоминали ему деревню. Правда, в Старом Буяне на улицах зеленей да и сами улицы, ровные и широкие, не походили на беспорядочные извивы Нового Афона, но все-таки жили в слободе трудящиеся люди, а не всякая пузатая нечисть, как в центре, где-нибудь на Предтеченской или Панской.

Ягунин вдруг почувствовал, что ему захотелось курить. И не просто захотелось — желание затянуться махрой было прямо-таки нестерпимое. За год без курева с ним уже бывало такое раза четыре, но он приказывал себе: нельзя — значит нельзя, ша! Сейчас же он вдруг решил: закурю… «Может, полегчает, — мысленно оправдывался он, оглядываясь, где бы стрельнуть на самокрутку. — Душу отведу, и конец…».

Двор был пуст. Михаил подобрал одной рукой полы халата и быстро подошел к торцу больничного корпуса. В открытом окне светился пушок головы Никишина, который читал обрывки допотопного номера «Нивы», засаленного, что хоть картошку жарь.

— Никишин! — еще не дойдя до корпуса шагов двадцать, нетерпеливо крикнул Ягунин. — Выглянь-ка!

— Чегой-то ты? — тот показался в окне и, увидев Михаила, засмеялся. Просто так: язва, видать, отпустила.

— Найди табачку на цигарку, а?

— Тю! — изумился Никишин. — Да рази ж я курю? Эй! — Он притишил голос. — Гляди-ко!..

Ягунин обернулся. Молодая крутобедрая медсестра, выйдя из инфекционного барака, направлялась по дорожке в главный корпус. Проходя, она с заученным кокетством стрельнула на них глазками.

— Ишь, кралька-то, — расплылся Никишин. — Хороша, а?

Досадливо отмахнувшись, поскольку не переносил разговорчиков на подобные темы, Ягунин двинулся ко второму корпусу — «холерному бараку», как его называли, хотя ни одного больного холерой в военном госпитале не было, под них отдали бывшую земскую больницу.

— Эй, сдурел! Заразу схлопочешь! — испуганно крикнул ему вслед Никишин.

Скользнув взглядом по табличке «Инфекционное отделение», Михаил поднялся по ступенькам и вошел в барак. В коридоре было пусто, на столике дежурной сестры лежало начатое вязание. Он прошел дальше, прислушался. Совсем рядом, за дверью ближайшей к нему палаты, раздавались возбужденные мужские голоса. Он постучал…

…А там, за дверью, клокотали страсти: на одной из кроватей четверо больных с азартом бились в преферанс. Еще трое следили за игрой. В палате было душно и сумрачно от дыма; окна плотно зашторили простынями, даже форточку закрыли. Судя по горе окурков, игра шла всю ночь.

— Восемь пик! — торжествуя, сказал атлетического сложения брюнет с косой челкой, прилипшей ко лбу.

— О-о! — протянул пожилой игрок с мешочками под глазами. — Круто берете, Роман Сергеевич. — Но все равно вист.

— Увы, я пас, — вздохнул третий, востроносенький, с землистым от недосыпа лицом.

Стук в дверь переполошил их. Набросив на карты одеяло, пожилой улегся сверху. Остальные без единого слова разбежались по койкам. Из коридора сильно дернули, и табурет, задвинутый ножкой за дверную ручку, упал. В щель просунулась озадаченная физиономия Ягунина. Семь пар глаз с напряжением смотрели на него.

— Чего тебе, родимый? — до дурашливости простовато спросил брюнет с челкой, вставая с кровати навстречу вошедшему Ягунину.

— Извиняйте… Закурить не найдется? — вроде бы смущаясь, попросил Михаил. Глаза его шустро бегали по палате.

— Закурить? Ах, закурить! — Брюнет широко ухмыльнулся. — А как же! Это мы могем…

Не спуская глаз с Ягунина, он полез в тумбочку. Михаил внимательно следил за его рукой и отвел взгляд, когда убедился, что верзила с челкой достал папиросу.

— Давай, што ль, сам тебе запалю, а то дык вон у тебя с рукой-то, — сказал, продолжая ломать ваньку, брюнет. Вынул зажигалку, сделанную из винтовочного патрона, чиркнул. Когда Ягунин прикуривал, спросил между прочим, кивнув на перебинтованное плечо: — Сломал, браток?

— Не-е-т, — затягиваясь дымом, тоже простецки ответил Ягунин. — Кулачье…