Тревожные ночи Самары - [18]

Михаил плюнул под ноги, отвернулся от заклеенного афишками забора и убыстрил шаги.

— Слюший, купи! — раздалось за спиной. Он невольно оглянулся: перс гнилозубо улыбался и показывал ему светящийся розовый помидор. «Выползли, сволочи, — подумал Михаил без особой, впрочем, злости. — Тут от голодухи воют, а они уроки голосом… певцы…».

Он с наслаждением съел бы сейчас теплую помидорку, и денег, наверное, хватило бы, но настроение было не таким, чтобы отзываться на зов торговца. «На обратном пути куплю», — сказал себе Ягунин и тотчас почувствовал в желудке голодное жжение. Позавтракал он в семь, как обычно, запив морковным чаем столовскую воблу с осьмушкой хлеба, а сейчас дело шло к полудню. Раздразнил, паршивый персюк!

Михаил в недоумении остановился: он не заметил, как улица вдруг кончилась тупиком, а 180-го дома так и не было. Неужели девчонка сбрехнула?

В квартале от него, на Ильинской, прогромыхал трамвай. Лохматый беспризорник с ленцой разглядывал Ягунина, развалясь в тенечке на крыльце. Из двора тянуло карболовым смрадом.

— Эй, Чека, заблудился, что ли? — нахально крикнул беспризорник.

«Куртка выдает, — подумал Ягунин, — проклятая».

— Скажи, пацан, может, еще где есть Уральская?

— Де-ре-е-вня, — протянул тот с насмешкой.

— Но-но, ты потише, — нахмурился Ягунин.

Мальчишка моментально сел и на всякий случай приготовился дать деру.

— А вон, за углом обойди, возле путей. Она сызнова будет, — быстро проговорил он.

— Ага…

Ягунин отошел шагов на десять, когда за спиной раздалось:

— Берегись, шпана, Чека идет! Из деревни топала… — Дальше следовала похабная концовка.

Но Михаил не оглянулся. Связываться с бесцеремонной мелкотней было нелепо, да и без пользы: догнать не догонишь, а привяжется — не отцепишь. Лучше оставить без внимания.

Нужный номер обнаружился сразу — дом был вторым от угла. Обнаружив, что парадное не заперто, Ягунин поднялся по рассохшейся лестнице на второй этаж и постучал в ближнюю из трех дверей, что выходили в коридорчик. По нему одному можно было судить, как бедствовали жильцы с топливом прошлой зимой: ни шкафчиков, ни столов, ни старых сундуков, даже обоев, даже коридорной двери не было — все дерево и бумагу сожрали «буржуйки».

— Заходи! — послышался густой голос.

Михаил нагнулся и шагнул за порог. В простенке между кроватью и столом сидела Нинка. Спиной к двери, зацепив штиблетами за ножки табурета, восседал плотный парнище в жилетке поверх белой маркизетовой рубахи и в модных, узких книзу брюках. С хмурым любопытством смотрел он через плечо на Ягунина, и его красивая, хотя и несколько толстоватая физиономия вопрошала недвусмысленно: что надо? Пиджак был небрежно брошен на другую кровать, стоявшую в углу, возле самой печи. В комнате было еще два табурета, большой сундук и красивый резной буфет, в котором, однако, посуды не было видно. Возможно, вся она стояла на столе — две тарелки с грибами и кислой капустой, блюдо с ломтем хлеба, рюмка и стакан. Бутылка вина была откупорена, но не начата.

При виде Ягунина Нинка вскочила и прижала кулаки к подбородку. Лицо ее было, пожалуй, испуганным: особой радости, по крайней мере, Михаил не различил.

— Пришел? — сказала она растерянно.

«Вот те номер, — сердито подумал Ягунин, — что это за фрукт к ней приспособился?» А вслух произнес:

— Здравствуйте вам. Обещал — вот и пришел.

Парень в жилетке сощурил глаз.

— Ты пришел, и я пришел. Только я вперед, понял?

— Не понял, — зло сказал Ягунин.

— Я к тому, что погуляй, корешок, до вечера. Занятые мы с Нинкой, понял?

— Разговор у меня к тебе, Нина, — подчеркнуто не обращая внимания на его слова, сказал Ягунин. — Выдь-ка со мной.

— Сичас, сичас. — Девушка сжалась, но все-таки заставила себя сделать шаг.

— Куда, стерва! — гаркнул парень в жилетке, хватая ее за локоть.

— Ой-ой! — пискнула Нинка.

— Брось руку! — крикнул Михаил, делая шаг к столу.

Ладонь Ягунина лапнула наган, но оружия он не вынул. Сейчас Михаил видел, что перед ним — типичный самарский «горчишник», наглый и трусливый, никогда не рискующий схлестнуться один на один, но страшный в жестокости своей, когда за спиной сопят дружки.

— Ты че? Ты че бухтишь? — тихо, с блатными интонациями протянул парень, но руку отпустил. — Фраер нашелся.

Его красивые темные глаза ощупали лицо Михаила, задержались на куртке. Возможно, он заметил тот жест — рука на кобуру.

Нина села на кровать. Глаза опустила, пальцы нервно терзали оборку кофточки.

— Уматывай, — приказал Михаил «горчишнику». — И бутылку прихвати. Кто он такой? — обернулся он к девушке, но ответа не последовало.

— Чудеса-а… — пропел парень, беря с кровати пиджак. — А я-то желал по-хорошему: двадцать тыщ — девице, десять — хозяину… По сегодняшней таксе…

— А ну! — заорал Ягунин так, что «горчишник» даже голову втянул в плечи. Бросив злобный взгляд на Нину и невнятно выругавшись, он нарочито медленно вышел.

Топанье на лестнице смолкло, грохнула дверь парадного. Нина подняла голову. Лицо у нее было в слезах.

— Я не верила, что придете, — заговорила она, задыхаясь и плача, — а ему дядька про меня сказал, что я кавалеров ищу… А мне сказал, что пусть лучше домой приходят, за квартиру будем с них брать… Я говорила ему, что не хочу, а он меня побил, жрать, говорит, не дам…