Треугольник - [3]

— Уйдите, пожалуйста, с веранды, — сказала Хелен.

— Хелен, позвольте мне войти!

«Джон, вернись!» — думала Лидия.

— Забирайте свою шляпу и уматывайте, считаю до десяти.

Он стоял на темной веранде между двух холодных женщин. Минули и лето, и осень. Невидимый снег падал на его плечи, и ветер повеял из глубины дома.

— Как это все случилось?

Он медленно обвел взглядом все вокруг. Отчего-то Хелен почудилось, будто он стоит на берегу, а корабль, то есть дом, уносит ее в даль осеннего моря, и никто не машет рукой на прощанье, но все расстаются друг с другом навсегда. Она не могла точно сказать, каким он ей кажемся: мужественным или нелепым. Море трубило к свой огромный рог, и корабль плыл все быстрей и быстрей, а он, покинутый, стоял на зеленом берегу, держа в руках шляпу и глядя в нее, будто надеясь увидеть там всю свою жизнь, и размер на ярлычке был очень мал, и цена весьма невысока. Руки у него дрожали. Он был словно пьяный от постигшего его удара. Его шатало. Веки дрожали на бледном лице.

— Доброй ночи, мистер Ларсен, — сказала Хелен откуда-то из темноты.

Лидия молча, без сил, покачивалась на качелях. Она не смеялась, не плакала, а просто смотрела, как погруженный во тьму мир скачет меж звезд в одну сторону, а белая луна — в другую, это было просто бесчувственное тело, раскачивающееся вверх-вниз, с опавшими руками, и слезы высыхали на ветру, всколыхнувшемся от ее мерного движения.

— Прощайте.

Дойдя до середины лужайки, мистер Ларсен споткнулся и упал. Он посидел так с минуту, словно утопающий, воздев к небу руки. Затем встал и побежал по улице прочь.

Когда он ушел. Хелен открыла дверь, тихонько вышла и села на качели.

Так они молча качались, минут десять. Потом Хелен сказала:

— Ты ведь не сможешь перестать любить его, да?

Они качались в темноте.

— Да.

Еще минуту спустя Лидия спросила:

— А ты, ты ведь не сможешь полюбить его, верно?

Хелен отрицательно покачала головой.

Следующая мысль пришла к ним в голову одновременно. Одна начала говорить, а другая закончила:

— А он, он ведь не сможет…

— …перестать любить тебя, Хелен.

— …и полюбить вместо меня тебя, Лидия?

Оттолкнувшись, они пустили качели в виноградно-тенистую ночь и, лишь четырежды качнувшись туда-обратно, сказали:

— Нет.

— Я представляю нас с тобой, — произнесла Хелен. — Боже, я так и вижу нас двадцать, тридцать лет спустя. Ты и я выходим вечером прогуляться по городу. Идем по Главной улице, разговариваем, одни. Подходим к табачной лавке. А он там. Джон Ларсен, один-одинешенек, сидит под лампой, разворачивает сигару. И мы вроде замедляем шаг, а он, завидев нас, бросает раскуривать свою сигару. И я смотрю на него тем же взглядом, что и теперь. И ты смотришь на него тем же взглядом, что и теперь. И он смотрит на тебя тем взглядом, которым он только и может смотреть на тебя. А на меня — тем же дурацким взглядом, каким он смотрел на меня сегодня. И вот мы останавливаемся перед ним и киваем. А он приподнимает шляпу. Он лыс. А мы с тобой седы. А потом мы идем дальше. Под ручку. Ходим по магазинам и весь вечер гуляем по городу. А когда два часа спустя мы идем обратно домой, он все еще стоит там, один, глядя в пустоту.

Тихий ангел пролетел между ними.

Так они и сидели, неподвижно, думая о предстоящих тридцати годах.