Треугольник - [23]

— Не знаю… Но я тебе точно говорю, среди этих двоих нет Аригоцци.

Мартирос в это время как раз завершал свою вдохновенную речь…

— Погляди, как хорошо кругом… какой благословенный мир нас окружает… — Мартирос снова глубоко вздохнул. — Все это создано для того, чтобы любить. Любить землю, любить друг друга…

Джакомо, увидев, как Мартирос размахивает руками, испугался, что тот уйдет из-под прицела, и торопливо спустил курок.

Мартирос посмотрел вверх — небо было чистое. Откуда же гром? Луппо, готовый ко всяким неожиданностям, улепетывал, прикрывая голову руками.

Товарищ Джакомо рассмеялся:

— Целый час целился…

— Он же скачет все время, подлец такой… — сказал, оправдываясь, Джакомо и снова выстрелил.

Мартирос обалдело посмотрел по сторонам и лег плашмя на землю. Потом поднял голову и осторожно пополз на четвереньках вперед…

«Так вот с четверенек и буду разглядывать землю…» — сам себе улыбнулся Мартирос.

Довольно долгое время Мартирос полз на четвереньках, потом поднялся и продолжил свою дорогу, скрючившись, стараясь быть незамеченным. Так, согнувшись в три погибели, он прошел Базель, Франкфурт и Страсбург. А Кельн и Аахен он прошел уже сравнительно выпрямившись, хотя окончательно выпрямиться он так уже никогда и не смог.

7

Мартирос частенько оставался голодным: еда перепадала от случая к случаю.

Мартирос, подставив ладонь, в который уже раз вытряхивал пустую суму. Ни крошки из нее не высыпалось. Конечно, можно было поесть кореньев, пожевать травы, но растительность здесь совершенно незнакомая, и неизвестно, что тут съедобно, а от чего недолго и ноги протянуть… Придется все осторожно, потихонечку перепробовать… Он сорвал наугад один стебель, напоминавший чистотел, понюхал его и отбросил прочь. Еще несколько растений выдернул с корнем, пожевал и выплюнул, передернувшись: горечь была невообразимая… Голод мучил уже не на шутку… Поблизости никакого жилья, ни единой живой души. Осень близилась к концу, и раздобыть еду и крышу над головой становилось все труднее…

Мартирос провел рукой по лицу — щеки покрыты бородой, скулы резко обозначились… Природа в стране германцев чужая, новая, Италия осталась позади, лето кончилось, Томазо далеко, сам он голодный… и бог знает, что его ждет впереди.

Из-под ног Мартироса выпрыгнула кругленькая куропатка, Мартирос остановился, он мог вот так прямо, живьем, с перьями, с потрохами съесть, сожрать эту птицу. Он стал осторожно подкрадываться к ней. А птица словно издевалась над голодным Мартиросом. Она перелетала с кустика на кустик, щебетала и опять перелетала на соседний куст. Мартирос почувствовал, что с каждым шагом он делается все низменнее и хуже, он бы, конечно, предпочел с достоинством переносить свой голод, но он не мог сдержать себя и снова стал осторожно подкрадываться к птице. Под конец устал и от птицы и от своей бестолковой беготни за нею, лег на спину и закрыл глаза. Он успокоился немного и, когда снова поднялся, увидел перед собой рощицу. Увидел золото, золотые деревья, золотые листья, кое-где пробивался багрянец… Он приблизился наугад к одному дереву и опешил: перед ним была яблоня. Мартирос пошел дальше, в глубь рощицы, и увидел грушевые деревья. Плоды были такие крупные и гладкие, и их было так много, что они придавали дереву форму и определяли его вид.

Мартирос подошел к яблоне, обеими руками потянулся к отягощенной плодами ветке и хотел уже сорвать яблоко, но тут его схватили за руку.

Мартирос вздрогнул от неожиданности, повернулся посмотреть, в чем дело. За его спиной стоял высокий худощавый человек, мужчина. Бледное, прозрачное, как свечка, лицо обрамляла маленькая золотистая бородка, одежда его напоминала раскрашенную рясу и переливалась охрой и красным.

— Нельзя, — улыбаясь, сказал человек.

Мартирос машинально, движением головы переспросил: «Нельзя?»

Человек качнул головой — «нельзя». И, заметив разочарование на лице Мартироса, сказал:

— Оно любит, оно счастливо, не надо его тревожить… — и пошел между деревьями.

— Я голоден, — сказал Мартирос и, пошатываясь, поплелся за ним.

Они шли через сады. Это была страна фруктов, фруктовая держава, фруктовый режим.

Они вошли в еще более густой, совсем уже заросший сад, все здесь, казалось, было из пламени, все горело, переливалось, от плодов тянулись язычки пламени, они переплетались и, сделавшись одним огромным полыхающим пламенем, подавались в небо, стлались по земле, уходили в нее, потом снова возникали, вырывались прямо из-под ног и затевали новый пожар, начинали новую пляску… Среди этого всеобщего неистовства плодов, сквозь ветки и сквозь стволы проглядывала хижина причудливой формы, непонятно из какого материала построенная. Не из дерева и не из камня. Может, из фруктов? Не церковь и не дом, что-то непонятное, воскового цвета, окруженное золотисто-красным фруктовым пожаром со всех сторон. Мартирос и человек в пестрой рясе подошли к хижине. Из дверей и окон, с кровли — отовсюду выглядывали худощавые люди с улыбкой на лице, все в одинаковых пестрых рясах. Они трудились возле деревьев, гладили руками ветки, разглаживали листья, чистили их щетками… А ветки врывались в окна и двери, склонялись над кровлей, и дом, казалось, находился в объятиях деревьев. Это было царство деревьев…