Третья волна - [56]

Сталкиваясь с подобной реальностью, он протестовал, но безуспешно. Он вел борьбу за существование. Он научился играть в игры, которые ему навязывало общество, приноравливался к отведенной ему роли, часто ненавидя все это и ощущая себя жертвой той системы, которая повышала его жизненный уровень. Он чувствовал прямолинейность времени, которое безжалостно приближало его к будущему, где его ожидала смерть. И когда его наручные часы отсчитывали секунды, что означало для него приближение конца, он осознавал, что земля и каждый человек на ней, включая и его самого, лишь часть огромной космической машины, чье движение неизменно и неумолимо.

Среда, в которой обитал человек индустриальной эпохи, во многом отличалась от той, в которой жили его предки. Несходными были даже наиболее элементарные сенсорные сигналы.

Вторая волна внесла изменения в шумовой фон: заводской гудок заменил крик петуха, визг тормозов — стрекотание сверчков. Особенно явственно это ощущалось по ночам, удлиняя часы бодрствования. Появились зрительные образы, не существовавшие прежде для человеческого глаза — съемки земной поверхности, сделанные с самолета, сюрреалистический монтаж в кинематографе, биологические организмы, впервые обнаруженные с помощью высокомощного микроскопа. Аромат ночной земли вытеснили запах бензина и зловоние карболки[205]. Изменился вкус мяса и овощей. Стало иным восприятие ландшафта в целом.

Перемены затронули и тело человека, оно увеличилось в высоту, достигнув того, что мы теперь считаем нормальным ростом; каждое следующее поколение было выше ростом, чем их родители. Равным образом менялось и отношение к телу. Норберт Элиас в книге «Цивилизующий процесс» пишет, что вплоть до XVI в. в Германии, как и в других местах Европы, «вид обнаженного тела вполне соответствовал общественной норме», после прохождения Второй волны нагота стала считаться постыдной[206]. С появлением особой ночной одежды изменилось поведение человека в спальне. Введение в употребление вилок и других специальных столовых приборов изменило процесс еды. Если прежде удовольствие получали от зрелища поданного на стол мертвого животного, то со временем «напоминания о том, что мясное блюдо было приготовлено из убитого животного, всячески стремились избегать».

Брак стал преследовать иные цели, нежели только экономическую выгоду. Перемены во взаимоотношениях детей и родителей в условиях возрастающей мобильности обусловили для миллионов людей полностью переменившееся ощущение собственной личности.

Столкнувшись с таким множеством психологических и экономических, политических и социальных перемен, ум остается в нерешимости дать им оценку. По какому критерию следует оценивать цивилизацию в целом? По уровню жизни народных масс? По ее влиянию на тех, кто живет за ее пределами? По ее воздействию на биосферу? По высокоразвитости ее искусств? По увеличению продолжительности жизни ее народа?

По ее научным достижениям? По степени свободы личности?

Несмотря на тяжелое экономическое угнетение и громадные потери человеческих жизней, цивилизация Второй волны внутри своих границ несомненно улучшила материальный уровень жизни простого человека. Критики индустриализма, описывая массовую нищету рабочего класса в Англии на протяжении ХVIII и XIX вв., часто идеализируют времена Первой волны. Они изображают сельское прошлое как вполне зажиточное, общинное, стабильное, хорошо организованное, где духовные ценности преобладали над материальными. Однако же исторические исследования свидетельствуют, что это предполагаемое прекрасное прошлое в действительности заключало в себе недоедание, болезни, бедность, бесприютность и тиранию, когда люди были беззащитны против голода, холода и хлыста своих помещиков и хозяев[207].

Многое было сделано в отношении отвратительных трущоб, возникших в больших городах или в их предместьях, недоброкачественных продуктов питания, болезнетворного водоснабжения, работных домов, повседневной нищеты. Все же, хотя условия, конечно же, оставались ужасными, осуществляемые меры, несомненно, представляли собой значительное улучшение для народа по сравнению с тем, что было прежде. Английский ученый Джон Вейзи писал: «Изображение буколической крестьянской Англии было преувеличением». И для значительного числа людей переезд в городские трущобы означал «фактически значительный подъем уровня жизни, включающий такие понятия, как продолжительность жизни, улучшение условий проживания, улучшение питания и большее его разнообразие»[208].

Что касается здоровья, то достаточно прочитать «Эпоху агонии» Гая Вильямса или «Смерть, болезни и голод в доиндустриальной Англии» Л. А. Кларксона, чтобы противодействовать тем, кто восхваляет цивилизацию Первой волны, ополчаясь против Второй волны. Кристина Ларнер в рецензии на эти книги отмечает: «В исследованиях историков и демографов приведены ошеломляющие данные о болезнях, страданиях и смерти как в сельской местности, так и в губительных городах. Средняя продолжительность жизни была низкой: около 40 лет в XVI в., в насыщенном эпидемиями XVII в. она понизилась до 35, а в XVIII в. достигла 40 с небольшим... Супружеские пары редко жили вместе много лет... появление на свет детей не всегда соответствовало желанию иметь их»