Третья твердь - [2]
Проходи, садись, будь сыта-пьяна,
мы тебе нальем зелена вина.
Вместе с нами пей. Вместе с нами пой.
Где еще ты сыщешь покой?
Как прикованы у стола сидим,
хоть никто из нас нынче не судим —
голь веселая, перекатная…
Боль душевная, предзакатная.
Мы одной судьбой крепко связаны
и Любовями, и рассказами,
и безвременьем, и безденежьем, —
лишь гитару мы держим бережно.
Нам позволено разговаривать.
На востоке вновь тлеет зарево —
то ли солнышко, то ли кровушка…
Не боли наутро, головушка!
Так и вертится шар наш крошечный, —
судьбы – вдребезги, люди – в крошево.
А художник спит: "Красота спасет…",
а поэт хрипит: "Пронесет…"
Помоги же нам, осень теплая, —
полпути уже мы протопали.
Седина в кудрях и в глазах печаль…
В чашке медленно стынет чай.
ХУДОЖНИК
С.Тимофееву
Он просит карандаш и плотный лист бумаги
И, не найдя в душе протеста и причин,
Бросается в огонь фантазии с отвагой,
С которой Страшный Суд пробудят трубачи.
Наверное, и Бог был музыкантом добрым, —
Он долго обучал владению трубой
Отборных лабухов. Он вдалбливал подробно
Как "зорю" им играть, "атаку" и отбой.
Подъем! Подъем! Подъем! Но это все потом.
А нынче – кровь чернил и ватман белый-белый,
Оберточная рвань, фломастер, как цветок,
Засохший от любви в стакане с "Изабеллой",
Нахальный нервный штрих и солнечный мазок.
И мы уже вошли в закрашенное место
На плоскости листа, на зеркале холста…
Как нам просторно тут! Как персонажам тесно..,
Но выключен огонь. И комната пуста.
Ах, шестистопный ямб! Он мне еще позволит
И ближних возлюбить, и недругам воздать.
Восходит жуть в душе, – так в небо мезозоя
Вползает медленно сверхновая звезда.
Восторженная жуть… Природа созерцанья
Отныне такова, что трудно разобрать:
Где кружка на столе, где камень мирозданья,
Но он талантлив – мой коллега, друг, собрат.
Повесьте свой топор в прокуренном подвале, —
Там светится в углу оконченная явь.
Вы, жители вещей, когда-нибудь видали
Как Лету в октябре одолевают вплавь?
Я предано хожу на службу ежегодно —
Жену поцеловать и втиснуться в трамвай…
Стоит, как часовой, дождливая погода.
Покрикивает век: "Давай! Давай! Давай!"
ПЕСЕНКА УЛИЧНОГО ХУДОЖНИКА
С.Тимофееву
Потрепанный этюдник,
в нахальстве не откажешь.
Приобретайте, люди,
портреты и пейзажи!
Карандашом и маслом,
пастелью и гуашью,
чтоб никогда не гасли
надежды в душах ваших!
Я продаю, я продаю,
я продаю себя.
Не предаю, не предаю
друзей из-за рубля.
Купите же, купите же
мои больные сны.
Не выдержать, не выдержать,
не выжить до весны!
Изображу достойно ваш облик безупречный.
Позируйте спокойно —
у нас в запасе вечность!
А пять рублей – не деньги.
И сто рублей – не сумма.
А чтоб любви избегнуть,
достаточно быть умным.
Алкаш и вор, и шлюха —
мои ночные гости.
Из этой жизни – шухер!
Покуда целы кости.
Подвал мой отсыревший
плывет как барк "Товарищ"
по временам нездешним
сквозь дым и гарь пожарищ.
ГОРОД
1. УЛИЦА
Я падал, как медленный сгусток оваций,
Как лист одинокий, сорвавшийся в темень.
Себе разрешая любить и смеяться,
Пока тень моя колыхалась меж теми,
Кто знал наизусть построенье обмана,
Приметы эпохи и рифмы столетья…
Друг-ветер хлестал семихвостою плетью
По лицам, привыкшим к подушкам дивана.
Друг-ветер бесился вдоль улицы узкой
И рвался наружу из города слабых.
Но улица не понимала по-русски.
Под ноги подвертывались ухабы.
И каменный дом, весь в декоре барокко,
Вставал на пути, загораживал выход,
Из окон аккорды тяжелого рока
Летели мне в голову, били под-дых, и
Цветы в палисадниках ярко шумели,
И женщина в платье, измятом как воздух,
С глазами Кассандры, с фигурой Рашели
Швыряла мне вслед оскорбленья и звезды.
Я падал. Я падал все дальше и ниже,
Но тень потянулась вослед неохотно,
И ветер меня поддержал, и я выжил
Среди торопливой прощальной охоты.
И долго глядел, обернувшись неловко,
На улицу, полную дыма и листьев,
Как будто в прицел дальнобойной винтовки,
Сквозь призму прозрачную призрачных истин.
2. МЯСОКОМБИНАТ
Все пути отрезаны. Назад
Не вернуться. Выход замурован.
Где-то – поле, тополь и звезда,
На поляне – белая корова,
Тишина и запах сонных трав…
…Вой сирен и вонь гнилого мяса.
Остро точит лезвия и лясы
Цех разделки туш, вещей и прав.
Слепо тычусь в тесный коридор —
Пять ступеней, ванна для засола,
Ржавый кран и за спиною соло
Двух петель дверных. Свинья в упор
На крюке скользит под потолком,
Колбаса – копченая на запах.
Лужа крови, липок пот от страха,
Я бегу, с дорогой не знаком, —
Кафель, стены, жирный пол, бетон.
Боком, пригибаясь и на ощупь.
А снаружи – облако и роща,
Свежий ветер. Свет. Лицо. Бутон.
Тут гуляет просто так сквозняк
В холодильных камерах, подвалах.
Крикнул – эхо гулко хохотало,
И Харон выпрашивал пятак.
И уже поэт, а не мясник
Рядом шел, на посох опираясь,
И уже мой мертвый друг возник,
Тщетно слово вымолвить пытаясь…
Грузовик продторговский ревел,
Цербер лаял, каркали вороны,
И вахтер с ухмылкою глядел
Как шофер ругается с Хароном.
3. КАРУСЕЛЬ
Девочка внизу бежала,
Крепко ниточку держала,
Я за ниточку привязан
Был, как шарик надувной.
И глядел веселым глазом
На припрыжки и проказы
И на дождик проливной.
Распирали смех и смелость.
Карусель внизу вертелась.
Я парил под облаками
И покрикивал на птиц.
И покачивал боками,
И размахивал руками
В свете молний и зарниц.
