Третья раса - [6]

Я вздохнул, закинул лямку рюкзака на плечо и поспешил к катеру. Пока я до него добирался, океан пуще прежнего вздыбил волны – теперь они били через щели между досками пирса. Увидев мой маскарад, Леся напряглась – я заметил это отчетливо даже через затемненный ветровой обтекатель, Однако она ничего не сказала по этому поводу. Не было насмешек, подтруниваний и прочих демонстраций остроты языка. Уж не знаю почему. То ли она угадала мое состояние, то ли свист турбин и грохот ветра в ушах не располагал к пустой трате слов.

На меня же форма оказала ожидаемое действие: мышцы налились упругой силой, а от прежней ленивой апатии не осталось следа. Разогнавшись в три шага, я прыгнул на борт катера, не дожидаясь, когда Леся причалит. Подошвы штурмовых ботинок хорошо приспособлены к перемещениям по композитной броне океанских амфибий и по скользким палубам пиратских турбоходов, так что, несмотря на волнении, прыгнул я удачно. Но, может, дело было не только в ботинках, возможно, океан в этот день не был склонен подставлять мне подножку. Казалось, что он был рад нашей встрече не меньше меня. Оно и понятно, ведь он был моим крестником.

Катер от избыточного веса ощутимо накренился, но Леся этого ожидала и, легко выровняв машину, дала мощный старт на форсаже, чтобы преодолеть полосу прибоя. Меня швырнуло прямехонько на боковое сиденье, но я сделал вид, будто того и хотел. Рев разогнанного прямоточного мотора на несколько мгновений меня оглушил, а соленая пена ударила в лицо мелкой дробью. Пронзив полосу прибоя, Леся отключила форсаж и почти усадила катер на воду, снизив мощность генераторов поля.

– Я и не знал, что ты так ловко управляешься с этой новомодной штуковиной, – произнес я, приходя в себя после Леськиных маневров.

Она не ответила, но видно было, что комплиментом довольна. Похоже, Леся простила мне переодевание в форму или для нее это перестало иметь то значение, какое имело в те дни, когда я переехал к ней в дом.

– Дашь порулить? – спросил я.

– Дам. Только давай отойдем подальше от берега, а то здесь могут быть рифы.

Я стиснул зубы, но промолчал. Показывать обиду было глупо, поскольку Леся обидеть меня не хотела, и я знал это. Но все-таки не так легко жить с подругой детства, когда само детство давно закончилось. Кем бы ты ни был, кем бы ни стал, для нее ты будешь малявкой, над которым она подтрунивала в том возрасте, когда девчонки развиваются быстрее мальчишек, Того, что я год тренировался в учебке охотников, а потом больше года служил, она словно не замечала, В ней была какая-то не совсем, на мой взгляд, обоснованная уверенность в собственном превосходстве, а мой опыт казался ей экзотическим, сильно оторванным от решения каждодневных проблем, И в чем-то она была, безусловно, права, иначе я бы давно психанул и покинул остров,

Ну нырял я в жидкостном аппарате на три километра под воду, ну вел отбитый у пиратов корабль через бушующий ночной океан, что с того? С катером-то я действительно управлюсь хуже Леськи. Мои умения в обыденной жизни действительно оказались никому не нужны. Я ведь прекрасно понимал, почему меня не взяли работать на станцию по специальности, несмотря на внушительный опыт сверхглубинных погружений. Да просто потому, что в обычной работе нырять приходилось метров на тридцать, не больше, с обычным аппаратом воздушного или, в крайнем случае, газового типа. А на таких маленьких глубинах у меня не было преимущества перед теми же клубными дайверами, например. Если бы возникла проблема, требующая более основательного погружения, начальство станции вызвало бы охотников с надлежащей экипировкой, жидкостными аппаратами и системами навигации по сателлитам. А мне надо было подумывать о получении мирной профессии, раз уж пришлось уйти со службы.

– Лесь… – позвал я.

– Да?

– Тебе правда тяжело далось мое трудоустройство?

– Правда. Начальство беспокоится за отношения в коллективе, когда станция уходит далеко в океан. Но сторож не совсем член коллектива. В общем, мне удалось доказать им твою безопасность, К тому же официально ты инвалид, это облегчило мне задачу. Только зря ты надел форму. Если кто-то увидит на станции…

– У меня сегодня проводы теней прошлого, – объяснил я. – Сегодня я в последний раз надел все это и сегодня же утоплю мундир в океане. Океан дал мне его, пусть он и забирает обратно.

– Что значит дал?

– Ну… – мной овладел приступ откровенности. – У охотников есть поверье, что по-настоящему в отряд может принять только стихия. Ты изучала Японию и Китай, так что поймешь, о чем я,

– Да. Только не думала, что подобная религиозная концепция могла сложиться у солдафонов.

– Солдафоны – это как раз те, кого не крестили стихии, – возразил я. – Меня ведь ты не считаешь таким?

– Тебя я знаю очень давно.

– Это не имеет значения. Если человек не подходит, стихия его не примет, и тогда он будет не служить, а работать охотником – то есть выполнять определенные обязанности за деньги. А те, кого крестили огонь, ветер, земля или океанская вода, те кучкуются вместе, чувствуя друг друга за милю. Они отличаются от всех остальных, как поток воздуха из кондиционера отличается от муссона, В нашей команде все были такими. Рипли была крещена водой, Чистюля – огнем, Молчунья – ветром. Помнишь ее?