Третья молодость - [61]

А в Алжире светило солнышко и цвели цветы. Наша пассажирка побывала в посольстве, улетела вовремя, и мы отправились обратно. От перемены давления и весьма прохладного утра у меня разболелась голова. Надо было проглотить порошок. Лекарств я не люблю, поэтому ничего не предприняла, а голова продолжала разламываться. Я опять подумала о лекарстве. Порошки от головной боли у меня всегда с собой, таскаю их по всему белу свету, чай в термосе, ничего не мешает проглотить эту пакость. Я все чаще возвращалась к мысли: надо выпить два порошка, и все не вынимала их из-за нелюбви к медикаментам. Мой сын с приятелем начали обсуждать, где остановиться – по пути в каком-то городишке есть кафе в саду, можно попить кофе. Я решила проглотить чертов порошок с кофе.

Доехали мы до места – зимой кафе не работает. На противоположной стороне виднелся бар, мы отправились туда.

Все выглядело почти как у нас. Только еще непригляднее. За стойкой араб. Он двигал ручки эспрессо, расставлял чашечки по металлической стойке, сервируя кофе. Я получила напиток в чашечке с большую катушку ниток. Попробовала и онемела.

Такого кофе я не пила нигде, даже на Сицилии. Как они это делают? Божественный напиток, страшно крепкий и чудесного вкуса. По-видимому, имел значение и сорт кофе, и способ поджаривания зерен, не говоря уже о таинстве приготовления. Отпив половину, остальное я отдала Ежи.

– Держи, ребенок, ты большой, надеюсь, тебе не повредит...

За десять минут без всяких порошков головная боль у меня прошла – как рукой сняло. Убеждена, что арабский кофе из второразрядного бара побил все мировые рекорды.

Пока я была в Алжире, мы постоянно ждали вестей от Роберта – Зося вот-вот должна была родить. Телефонная связь с Алжиром оставляла желать лучшего, все сообщения лишь в письмах. Но и при таком способе связи то и дело происходили недоразумения из-за весьма оригинальных взглядов почтальонов. К примеру, был среди них чудак, который все письма запихивал в один, никому не доступный ящик, ибо владелец уехал. Когда поляки, несколько месяцев нетерпеливо ожидавшие весточки с родины, взломали ящик, обнаружилась уйма писем. Другой письмоносец, в Оране, всю корреспонденцию многоэтажного дома приносил жене одного поляка, приводившей его в экстаз. Толстая блондинка – предел красоты! Обнаружив такие методы доставки почты, вся контрактная Полония стала пересылать письма с оказией – выезжавший туда и обратно вез дополнительную сумку с корреспонденцией.

Наконец от Роберта пришла телеграмма – родилась моя вторая внучка, Моника. Одновременно, уже в письме, Роберт с отчаянием умолял прислать детского стирального порошка, что подвергло серьезному испытанию мои лингвистические способности. Непонятно почему я никогда не могла запомнить, как будет по-французски «стиральный порошок». И до сих пор не знаю – в моем словаре такое понятие отсутствует.

Что такое пробка на скоростной алжирской трассе, я пережила на собственном опыте. Мы поехали в аэропорт за Богданом, отцом Ивоны, приезжавшим мне на смену. Кажется, при этом необходимо было доставить кого-то возвращающегося домой. Во всяком случае в аэропорт пришлось отправиться значительно раньше, после чего у нас осталось много времени. Ежи решил смотаться в город по каким-то делам и быстро вернуться. Поехали.

До аэропорта в Алжире тридцать три километра, скоростной трассой можно обернуться за час. Через двадцать минут мы проехали пятьдесят метров. Автомобили, сбитые в плотную массу – зеркальце к зеркальцу и бампер к бамперу, стояли намертво.

– Слушай, ребенок, может, там какая-нибудь катастрофа? – забеспокоилась я.

– Вот именно, – мрачно ответил ребенок. – Катастрофа случилась двадцать семь лет назад и продолжается до сих пор...

Короче, в город не успеть. Мы попытались выбраться из пробки. Через пятнадцать минут Ежи силой втерся между машинами и перебрался на полосу в направлении к аэропорту. Мы только-только успели, когда Богдан уже выходил из здания.

Кстати, насчет «ребенка»: так я всегда обращалась к своим сыновьям. Каролина, в первый раз услышав такое обращение к Ежи, устроила страшный рев.

– Он не твой ребенок! – заливалась она горючи ми слезами. – Он мой папа!!!

С огромным трудом удалось ее убедить, что одно другому не мешает: ее папа – ребенок своей мамы, и никакой порядок этим не нарушается. Через три дня она примирилась с таким положением вещей.

Светопреставление с моим возвращением началось намного раньше. Первый акт спектакля состоялся при упаковке вещей.

Приехала я с одним чемоданом. В Алжире накупила всякой всячины, в том числе полтора килограмма толстой шерсти на свитер, который сразу же и начала вязать, большую плетеную корзину, три пары арабских резиновых сапог на меху... Минутку, три?.. Все мы носили такие сапоги – моя мать, Люцина, тетя Ядя и я. Нет, вроде бы лишь три пары. Может, четвертую привез кто-нибудь другой?.. Ладно, трех пар тоже хватало. Огромный кустарный вазон из глины, не обожженный, а высушенный на солнце, два кило миндаля, изюм и корила в палочках, съедобные желуди, которые можно печь как каштаны и которые я засыпала в вазон... Остального не помню, уверена только, что я еще пополняла багаж по пути.