Третий Шанс - [27]

Какое-то время шли молча.

Вот как странно… Коля теперь знал о Войне, но только со слов. В боях участвовал тот, другой. Тот рядовой Николай Афанасьев пошёл на фронт…

– Дедушка Кеша, а я… – Коля замялся, не смог сразу сказать.

– Нет, – профессор по-доброму усмехнулся и покачал головой, – нет. Ты не погиб. Правда, и героем не стал. Провёл несколько месяцев в танковой части, в ремонтном взводе. А потом вернулся домой и забрал семью. Всех трёх своих… Коля!

А тот остановился и зажмурился. На ресницах блестели слёзы.

– Я сейчас… – проговорил он и всхлипнул. – Сейчас… Ты говори, что там дальше…

Дедушка Кеша взял Колю за локоть и, увлекая неспешно вперед, продолжил рассказ:

– Прямо перед тем, как вмешалась Европа, а ситуация тогда казалась совсем критической, и все уже были готовы к ядерной войне, мы, наконец, закончили разработку орбитальной залповой системы «Прометей». Бить эта штука могла хоть из-за Луны. Мы тогда первые такую сделали…

– Дай угадаю, – вдруг сказал Коля. – Хиросима и Нагасаки?

– Да, только Париж.

Коля оцепенел.

– Да, Коля. Первая в истории орбитальная бомбардировка. Хорошо хоть хватило ума и этики французов предупредить, чтобы население эвакуировали.

– В смысле? Мы их предупредили, что будем бомбить?

– Да, предупредили. Настолько были уверены, что никакие ПВО их не защитят. Так и случилось.

– А чего китайцев сперва не разбомбили?

– А вот как только монтаж и настройку «Громовержца» закончили, так и ударили. Сразу же. Это случилось на третий день после вторжения сил НАТО. И на второй после объявления Китаем о прекращении боевых действий в Сибири и создании военного блока с Россией. И это был предпоследний день Войны. Следующим вечером в Тегеране был подписан мирный договор. Потом ещё согласовывали контрибуцию… Но это так уже, без фанатизма. Хотя, китайцы тогда всё-таки успели приобрести контроль над интересными активами. Опять-таки, по-китайски: получив контроль, но не вмешиваясь в суть.

– А потом? – нетерпеливо спросил Коля, невоспитанно дергая дедушку Кешу за рукав.

– Ой, Коля, – тот отмахнулся, – да много чего потом. Мы с Китаем начали такую дружбу-любовь, что до сих пор взаимные чувства порою пересиливают здравый смысл, особенно с нашей стороны. Оттуда же и мода на китайские имена. Блок НАТО окончательно распался. Но Европа в последнее время опять набрала силу, а с другой стороны, воспоминания о Войне потеряли остроту, так что с ней всё более или менее пока спокойненько… Вот только на месте Эйфелевой башни так и осталась воронка.

* * *

Ник вертелся под ногами и тявкал. Коля, как мог, постарался обрызгать щенка, но руки уже почти высохли, так что особо было нечем.

А щеночек-то вытянулся, лапами потяжелел. Вроде как неделю назад всего тут появился, в один день с тёзкой из прошлого, а уже пусть немножко, но всё-таки подрос. Да и сам Коля, пусть немножко, но всё же. Уже третий день он вставал в шесть утра, чтобы сделать зарядку вместе с Петром Робертовичем. Ну, то есть, зарядку – это слабо сказано. Двадцать минут на разогрев, а потом час жёсткой функциональной тренировки! Затем десять минут плавания для расслабления мышц и потом ещё двадцатиминутный урок гребли. В восемь завтрак, а после получасовая прогулка вдоль реки. Вчера, например, с Ли Сы выгуливались. А неплохой парень, надо сказать, хоть и зануда. В отличие от Милены, которая разбиралась реально во многом, Ли Сы был повёрнут только на науке. Но когда он говорил о мозгах, хотелось слушать и слушать! О мозгах говорил он ярко, интересно, увлечённо и просто!

Опять же, в отличие от Милены, москвички из богатой семьи, Ли Сы происходил из какой-то сибирской деревни, но вот сумел выбраться, получить отличное образование, выбиться в люди. Да ещё и попасть в ближний круг самого Иннокентия Аристарховича Филатова.

В общем, парень был такой общительный, хотя тем для общения оказалось немного. Коля так и не смог его заинтересовать ни разговорами о прошлом, о начале века, ни о тачках… А потом… Хотя, не потом, скорее, это произошло вечером того дня, когда дедушка Кеша передал ему письмо от того, «разбуженного» в две тысячи пятнадцатом. Так вот, Коля вдруг понял, что с ним самим говорить не о чем. Так-то всегда, вроде, было о чём потрепаться и дома с Анькой, и на работе с мужиками, а уж с девками всякими он себе вообще соловьём казался. А тут – раз! И нечем собеседника увлечь. Не то чтобы Колю это напрягало… хотя, нет, всё-таки напрягало. В первую очередь, конечно, Милена. От неё реально начинало сносить голову. А он… он ей уже рассказал всё, что мог и что знал. Нет, они так же гуляли, ещё раз съездили в Москву позавчера, вроде как всегда находилось, о чём поговорить. Но как раз позавчера Коля как-то вдруг уловил, что и в прогулке, и в беседе, да вообще во всём тон задаёт Милена. Ненавязчиво, как будто всё само собой. Но Коля задумался. И стало… Раньше бы стало обидно, а сейчас – неловко.

Да, сильно за неделю – не сказать, конечно, что Коля изменился, но мозги реально развернулись. Да, прав был тот, из две тысячи пятнадцатого. Во всём прав. Кроме сигарет, конечно. Если две-три в день, это более или менее ничего, физкультуре не мешает. А на ночь на веранде затянуться со стаканчиком пивасика, это в охоточку. А ещё под Пушкина (пока это была единственная Колина книга здесь, но он как-то даже увлёкся) – засыпалось вообще отлично. Уже касаясь головой подушки, вспоминал Аньку с Машкой и, неожиданно для себя, Василису, которую видел только на фотке, но сразу полюбил. А потом отключался, чтобы проснуться по будильнику в шесть и в половине седьмого уже быть на улице для физкультуры.