Третий полицейский - [26]

— Я ни в коей мере не признаю трехскоростных переключателей, — говорил сержант, — это новомодный прибор, он распинает ноги, из-за него половина несчастных случаев.

— В нем сила для холмов, — сказал Гилхени, — не хуже как вторая пара шкворней или маленький бензиновый моторчик.

— Эту штуку трудно регулировать, — сказал сержант, — можно так затянуть свисающее из него железное кружево, что у педалей вообще не будет сцепления. Он никогда не останавливается как следует и слегка напоминает дурно подогнанные зубные протезы.

— Все это ложь, — сказал Гилхени.

— Или как колки скрипки в базарный день, — сказал сержант, — или как худая жена во чреве холодной постели весной.

— А вот и нет, — сказал Гилхени.

— Или пиво на больной желудок, — сказал сержант.

— Вот уж что нет, так нет, — сказал Гилхени. Уголком глаза сержант заметил меня и по вернулся поговорить, отняв у Гилхени все внимание.

— Мак-Кружкин небось проводил с вами свою беседу, — сказал он.

— Он был крайне объяснителен, — сухо ответил я.

— Он комик, — сказал сержант, — ходячий магазин, можно подумать, что он весь на проводках и приводится в движение паром.

— Так оно и есть, — сказал я.

— Он мелодист, — прибавил сержант, — и очень временный, гроза рассудку.

— Насчет велосипеда, — сказал Гилхени.

— Велосипед будет найден, — сказал сержант, — когда я его сыщу и верну его его собственному собственнику в соответствующем законе и обладательно. Вы желали бы быть полезным в розыске? — спросил он меня.

— Не возражал бы, — ответил я.

Сержант сделал краткий перерыв, чтобы посмотреть в зеркало на свои зубы, потом надел на ноги краги и взял палку, показывая, что готов в дорогу. Гилхени был у двери; он приводил ее в действие, чтобы нас выпустить. Втроем мы вышли в середину дня.

— На случай, если мы не добудем велосипед до позднего ужина, — сказал сержант, — я оставил официальный меморандум сержанту Лису для личной его информации, чтобы он остро овладел res ipsa.

— Вы уважаете педали-крысоловки? — спросил Гилхени.

— Кто такой Лис? — спросил я.

— Полицейский Лис — третий из нас, —

сказал сержант, — но мы никогда его не видим и не слышим о нем слухов, потому что он всегда на посту и никогда с него не сходит, а книгу подписывает среди ночи, когда барсук и тот спит. Он безумен, как заяц, публику никогда не допрашивает, но постоянно делает записи. Если бы педали-крысоловки были повсеместно распространены, велосипедам пришел бы каюк, люди мерли бы, как мухи.

— Как дошел он до жизни такой? — осведомился я.

— Путем я еще не разобрался, — отвечал сержант, — и по-настоящему информативной информации не собрал, но как-то 23-го июня полицейский Лис пробыл целый час в закрытой комнате один на один с Мак-Кружкиным, и с того дня он ни разу ни с кем не говорил и стал безумен, как два цента с половиной, и раздражителен, как пятак. Я вам не рассказывал, как я спросил инспектора О'Корки о крысоловках? Почему их не запретят или не сделают специализированным товаром, чтобы приходилось их покупать у провизора в аптеке, и расписываться за них в книжечке, и выглядеть, как ответственная личность?

— В них сила для холмов, — сказал Гилхени. Сержант сплюнул слюнки на сухую дорогу.

— Для этого был бы нужен специальный указ парламента, — сказал инспектор, — специальный указ парламента.

— В какую сторону мы идем? — спросил я. — Или в каком направлении направляемся, или, может, мы возвращаемся из какого-нибудь другого места?

Мы были в странной местности. Вокруг нас было некоторое количество синих гор на, можно сказать, почтительном расстоянии, со стекающим по плечам одной или двух из них блеском белой воды, они постоянно окаймляли нас и угнетающе вмешивались в наши умы. На полпути до этих гор вид прояснялся и был полон горбов, и впадин, и длинных парков отличной заболоченной земли, и воспитанных людей, там и сям работающих среди всего этого длинными инструментами, слышны были их голоса, зовущие сквозь ветер и треск тупых телег на дорогах. В нескольких местах видны были белые строения и коровы, лениво влачащие ноги отсюда туда в поисках пастбища. У меня на глазах компания ворон выделилась из дерева и печально слетела на поле, где было довольно много овец, одетых в славные шубы.

— Мы идем туда, куда мы идем, — сказал сержант, — а это — верное направление к месту по соседству с ним. Есть один конкретный предмет поопаснее педали-крысоловки.

Он сошел с дороги и увлек нас за собой сквозь живую изгородь.

— Бесчестно так говорить о крысоловках, — сказал Гилхени, — потому что ведь вся моя семья поколениями собственного потомства совала в них ботинки и так и эдак, и все они умерли в собственной постели, за исключением двоюродного братишки, баловавшегося с присосками паровой молотилки.

— Есть только одна вещь поопаснее, — сказал сержант, — это незакрепленный зубной протез. Болтающаяся вставная челюсть — это обжигалка, проглотив ее, долго не живут, это косвенно ведет тс удушью.

— А опасности проглотить крысоловку нет? — спросил Гилхени.

— Если у вас вставная челюсть, желательно иметь хорошие, крепкие зажимы, — сказал сержант, — и побольше красного воска, чтобы прилепить ее к верхнему нёбу челюстей. Взгляните-ка на корни того куста, он выглядит подозрительно, и ордера не нужно.