Третий источник - [25]

Толяныч перестал слушать этот бред, вспоминая и заново переживая происшедшее. Совершенно не отразилось в сознании, когда это он успел сунуть нож за пазуху. Ведь в руках канистры же были! Ну да ладно… Глотнул из фляжки, не чувствуя обоженных губ, и принялся сдирать с себя мокрый, и от того особенно тяжелый, бронежилет. То, что он в общем-то спас ему сегодня кое-что, очень похожее на здоровье, Толяныча совершенно не волновало.

«Я не хочу иметь с ЭТИМ ничего общего!!!» — запоздалое недовольство, и даже злость шебуршили в душе, как кочергой в камине.

Но оказывается он еще не исчерпал всех сюрпризов — стоило расстегнуть броник, как на колени вывалилось нечто, завернутое в личный носовой платок.

— А это еще что? Золотишка прихватил? — Крот потянулся, было, к свертку. Пришлось разворачивать. Делать этого дико не хотелось, но руки двигались как бы сами собой.

— Во, блин! Может ты еще парочку сисек у той козы отхватил на память? Крот даже отодвинулся.

На ладони у Толяныча лежало то, что когда-то было кистью руки: плоти не осталось, только костяк, перевитый рельефными сухожилиями. Лишь ногти сохранились полностью — длинные и ухоженные. Рука когда-то принадлежала женщине!!! Может, муляж?

— Это что, та самая?

— Не знаю. Не похоже.

Против своей воли Толяныч поднес мертвечину к самому носу, разглядывая. Рука ничем не пахла и выглядела очень уж старой, даже древней: фаланги пальцев выбелены до мягкого матового свечения, ногти полированы, словно бы покрыты лаком. Он колупнул — сухожилия достигли почти каменной твердости, однако вся в целом Рука производила впечатление сдержанной гибкости, словно весь костяк изнутри пронизан стальной проволокой. От нее исходил странный холод, который Толяныч чувствовал даже через сложенный вдвое носовой платок.

— Да убери ты эту дрянь!!! — с гримасой сказал Крот. — Тоже мне, развлекуха! На фига ты ее вообще взял.

— Кажись, это какое-то оружие… — Сам не веря сказал Толяныч.

— Приехали, — Леха тормознул у подъезда. — Выплевывайтесь.

«Выплевывайся, слышь, ты!» — обратился Толяныч к назойливому точильщику. Тот выплевываться не пожелал, знай себе — шчих-шчих…

* * *

— Заходите, мужики, Лена будет рада. — Леха поднес таблетку ключа к замку и набрал сложный код. Распахнул стальную дверь.

Крот зарулил не чинясь, как к себе домой. Толяныч с Матреной на руках замялся, было, на пороге, но легкий по лехиным понятиям тычок в спину забросил его внутрь. Небольшая толчея в прихожей; бронежилеты свалили прямо на пол, здесь же поставили и баул с оружием. Толяныч покрутил головой и осторожно опустил кошку на тумбочку.

— Все нормально. — Ответил Серега на его вопросительный взгляд. — Ленка у нас в Первом отделе машинисткой работает, не бжи, Родригес. Здесь все свои.

Лена оказалась тонкой, молодой и симпатичной, и поразила Фантика полным несоответствием мужниной комплекции.

«А как же она такого бугая-то выдерживает?» — ворохнулось старательно подавляемое.

«Заткнись, скотина циничная!»

«Сам заткнись!»

Небрежно запахнутый халатик, который она собрала в горсть где-то в районе пупка, говорил, что лехина жена спала сладким сном, и разбудило ее только их раннее появление. Хотя она выглядела свежо и бодро, но смешной рубчик от подушки на щеке выдавал с головой. Толяныч не мог не отметить качественный загар без всяких признаков купальника.

Первым долгом она потянулась чмокнуть Лешего в щеку, утратила, а может и не стремилась сохранить бдительность, полы халатика разошлись, и… И ничего Толяныч толком рассмотреть не успел, однако возникла уверенность, что белья на ней нет. Вообще.

Лена кивнула Кроту и наконец обратила внимание и на него. Короткое представление, Толяныч расшаркался, стараясь не поворачиваться испачканным боком — глаза сами лезли под неплотно запахнутый халатик. Чтобы убедиться? Что за нездоровое любопытство, бляха-муха!

Крот толкнул его незаметно под ребра, и они прошли в обширную гостиную. Вслед донеслось:

— Ох ты, какая киса! Живая! — Из чего Толяныч сделал вывод, что Матрена демонстрирует себя во всей красе, а уж это-то она умеет. — А ее не надо покормить?

— Нет, она недавно завтракала… — Сказал Толяныч, осматриваясь.

Квартирка была что надо — обстановочка, аппаратурка и все такое. А сам представил, как она наклоняется к кошке, халатик распахивается, и… И сам себя одернул. Организм явно требовал разрядки, а как можно разрядиться еще, как можно сделать так, чтоб заткнулся проклятый точильщик, кроме как выпить, или вот…

— Ну тогда я ей молочка налью.

— Да хоть водки! Она все равно не будет. — и Толяныч помелся в ванную, по дороге попросив у Лехи какой-нибудь футляр, лучше металлический.

— Котелок армейский подойдет?

Толяныч кивнул, и, забрав дюралевую коробку, заперся в ванной. Эту сушеную хрень надо бы похоронить что ли по человечески. Он опять развернул платок, долго рассеянно смотрел на кусок мертвый плоти, снова подивился ее заполярной температуре.

«Та или не та?» — гадал он.

«Тьфу, о чем ты думаешь, придурок! Клади ее скорее да лезь под душ!»

Котелок подошел идеально — Толяныч положил в него Руку прямо в платке и закрыл крышку. Размотал повязку на кисти, осмотрел два аккуратных, как с перфорацией, запекшихся полукружия, густо смазанных вонючей коричневой мазью — а ведь и правда зубы. Повертел рукой — не болит и ладно.