Третий долг - [13]

Вон Уивер использовал влияние новой эпохи и привел людей к нашей двери, тем самым сплотив нашу семью. Хоуки против Уивер. Как и прежде.

Он доказал, что, в конце концов, мы не были такими уж неприкасаемыми. Кат не очень хорошо переживал эту ситуацию. Он бесился, что почти ничего не мог сделать, чтобы остановить эту бурю. С Эммой Уивер ему не нужно было беспокоиться о СМИ — но не в современном обществе. Это был больший зверь, чем мы предполагали.

Наша империя была построена на слепом соглашении. Мы знали, что не можем предъявить договор о власти над Уивер. Никто не воспримет это всерьез.

Никто не мог владеть другим.

Только имбицилы верили в подобное.

Но я верил в нашу мощь. Наше благосостояние. Статус.

Сказания о нашем переходе от бедности к богатству рассказывались так много раз, что достигли феноменального статуса в нашей семье: нас кормили этим с самого рождения, заставляя верить в силу, связующего пергамента, который давал нам карт-бланш делать что угодно. Не потому, что это давало нам неприкосновенность, а потому, что показывало, сколько людей повиновалось нам, когда у нас был контроль.

Но в чем прелесть контроля, когда он исчезал из-за гребаных слухов?

Все это было игрой. Просто Вон изменил правила, привлекая зрителей, требующих ответа.

Я убью Вона за это.

Он уже был мертвецом — просто гвоздь в моем уже замерзшем гробу, когда я глотал таблетку за таблеткой.

Час за часом я медленно сдавался.

День за днем я медленно ничего не чувствовал.

Я перестал быть мужчиной, о котором все думали, как о слабаке. Я жил с болезнью, но не был калекой.

Мне больше не нужен был снег. Или лед. Или боль.

У меня были таблетки.

Я стал камнем. 

Глава 9

Нила

Я бы хотела сказать, что моя жизнь вернулась в привычное русло.

Но я бы солгала.

Я хотела бы сказать, что вернулась к прежнему существованию, как предприниматель, швея и дочь.

Но я бы сказала сущую ерунду в ее наивысшем проявлении.

Каждый день был хуже, чем предыдущий.

Я была потеряна.

Одна.

Нежеланная.

***

Жизнь была смертным приговором.

СМИ преследовали меня в погоне за интервью о моем исчезновении. Мои помощники приставали ко мне с сотнями новых проектов и заказов. Отец пытался поговорить со мной о случившемся. А брат душил меня своей любовью.

Это было слишком.

Я достигла точки кипения.

В самом начале я страдала, физически исцеляясь от последствий Второго долга. Я часто кашляла, доктора проверили меня на наличие пневмонии, а синяки на моей груди исчезали вечность. Я использовала боль в качестве календаря, медленно отсчитывая часы, когда Джетро оставил меня в полном одиночестве, и не отвечая. Я ждала сообщения от Кайта007. Стала одержима грезами о том, как он появляется и избавляет меня от нападок прессы и зависти запутавшихся людей.

По ночам я лежала в комнате, которая была моей с рождения. Пурпурные стены не изменились. Мои недоработанные наброски на манекенах без головы не исчезли, тем не менее ничего здесь не ощущалось домом.

Я чувствовала себя чужой. Самозванкой. И это ощущение лишь разрасталось.

Сила и власть, которые я нашла самостоятельно, испарились. Моя радость от меньшего количества головокружений исчезла, когда я перешла от управления неизлечимой болезни к самым худшим страданиям в жизни.

Вчера я перенесла девять приступов.

Позавчера было семь.

За неделю, когда я снова стала настоящей Уивер, я получила больше синяков на коленях, локтях и спине, чем я когда-либо получала от рук Джетро.

Каждую секунду одни и те же вопросы преследовали меня.

Как я должна вернуться к своей прежней жизни?

Как я должна забыть о Джетро?

Как я должна отказаться от своей силы, чтобы мой брат обожал меня?

И как я должна простить моего отца и быть благодарной ему за мое спасение?

Как?

Как?

Как?

Ответ....

Я не могла.

Всю неделю я пыталась. Легко влилась в свой прежний мир. Я трудилась в офисе Уивер, отвечала на электронные письма и согласилась на показ мод через два года. Я напялила на лицо маску и лгала сквозь стиснутые зубы.

Я стала мастером игнорирования того, что мне сказало мое тело. Рвота случилась дважды за неделю, и мои мечты были заполнены обвинениями. Воспоминания о том, как Джетро входил в меня, играли на повторе, намекая на одну вещь.

Я беременна?

Или у меня просто обострились приступы вертиго?

Повсюду были статьи в журналах, газетные домыслы, билборды и трансляции BBC. На Пикадилли-серкус я столкнулась с баннерами моих умерших бабушки и мамы. Мне пришлось закрыть глаза, когда мимо проезжал автобус с гербом семьи Хоук, нарисованным по бокам. И мне пришлось проглотить желчь при виде рекламы последних модных аксессуаров, без которых не может обойтись ни одна женщина, на парковых скамейках и стоянках такси.

Что это за украшение, без которого нельзя обойтись?

Мое бриллиантовое ожерелье.

Все хотели такое. Все хотели увидеть мое, потрогать его, задавали бесконечные вопросы о невскрываемой застежке и о значении такого красивого, но презренного атрибута.

Я была живым образцом. Погруженная в миску золотых рыбок, пока меня заставляли выступать, как какого-то циркового уродца. Я была «несчастливой должницей», а Джетро Хоук — «отвратительным взыскателем».