Третий близнец - [15]

Он внимательно посмотрел на свое телеизображение и остался доволен тем, что увидел. В жизни он был коротышкой, но на экране все одного роста. Темно-синий костюм сидел на нем просто великолепно, голубая рубашка выгодно оттеняла цвет глаз, галстук Беррингтон выбрал темно-красный, цвета бургундского, и на экране он не выглядел вызывающим. Но, будучи человеком самокритичным, профессор не преминул отметить про себя, что серебристые волосы уложены, пожалуй, слишком тщательно, отчего напоминают парик, – ни дать ни взять какой-нибудь евангелист, вещающий с телеэкрана.

Кинг в своих фирменных подтяжках был настроен агрессивно, в голосе его звучал вызов:

– Профессор, ваша последняя книга снова вызвала настоящий бум. Но скоро страсти улягутся, люди разберутся и поймут, что это не наука. Это политика! Что вы можете сказать в свое оправдание?

Беррингтон обрадовался, услышав, как спокойно и рассудительно звучит его голос:

– Я пытался сказать в этой книге, что политические решения должны опираться на науку и здравый смысл, Ларри. Что природа, если ее оставить в покое, будет способствовать развитию и выживанию хороших генов и уничтожению плохих. А наша политика работает против естественного отбора. Поэтому-то у нас растет поколение второсортных американцев.

Джим сделал глоток виски и заметил:

– Прекрасно сказано – «поколение второсортных американцев»! Достойно цитирования.

Ларри Кинг не унимался:

– Ну хорошо, допустим, вы настоите на своем. Но что произойдет тогда с детьми бедняков? Им что, прикажете с голоду подыхать?

Лицо Беррингтона на экране приобрело скорбное выражение.

– Мой отец погиб в сорок втором году, когда затонул авианосец «Васп», подбитый торпедой, выпущенной с японской подводной лодки. Мне было всего шесть лет. Мама из кожи вон лезла, чтобы вырастить меня и дать мне образование. Я, Ларри, тоже был бедняком.

В общем, это было близко к истине. Отец Берри, талантливый инженер, оставил его матери содержание, достаточное для того, чтобы ей не пришлось искать себе работу или попытаться выйти замуж еще раз. И она отправила сына в дорогую частную школу, а затем и в Гарвард. Но это вовсе не означало, что ему не пришлось бороться за существование. Престон заметил:

– А ты неплохо выглядишь, Берри. Не считая этой дурацкой прически в стиле вестерн или кантри.

У пятидесятипятилетнего Престона, самого молодого из троицы, были короткие черные волосы, так тесно прилегающие к черепу, что прическа напоминала шапочку.

Беррингтон раздраженно фыркнул. Он и сам думал так же, но ему не хотелось услышать это от кого-то другого. Он тоже налил себе немного виски. Они пили редкий и дорогой сорт – «Спингбэнк».

Ларри Кинг с экрана сказал:

– Ну а с чисто философской точки зрения, чем ваши взгляды так уж отличаются от, скажем, нацистских?

Беррингтон нажал кнопку на пульте дистанционного управления и выключил телевизор.

– Наблюдаю этот бред вот уже десять лет, – заметил он. – Три книжки – и миллион дурацких ток-шоу после выхода каждой из них. В чем разница? Да ни в чем!

– Нет, разница все же есть, – заметил Престон. – На этот раз ты сделал генетику и расу темами для обсуждения. Просто немного поторопился, вот и все.

– Поторопился? – раздраженно воскликнул Беррингтон. – Еще бы не торопиться! Через две недели мне стукнет шестьдесят. Мы все стареем. И у нас осталось не так уж много времени.

– Он прав, Престон, – сказал Джим. – Ты что, забыл, как обстояли дела, когда мы были молодыми? Смотрели и видели, как Америка катится к черту в преисподнюю! Гражданские права для ниггеров, это надо же! Мексиканцы так и прут со всех сторон; в лучших школах полно детей евреев-коммунистов. Наши дети курят травку и избегают спорта. Есть от чего прийти в отчаяние, Господь свидетель! Вы только посмотрите, что произошло с тех пор! Даже в самом страшном сне нам не снилось, что нелегальная торговля наркотиками превратится в самый процветающий бизнес в Америке, что треть младенцев будет появляться на свет из пробирки или с помощью искусственного оплодотворения! И мы единственные, у кого есть мужество противостоять всему этому кошмару. Ну, если не единственные, то одни из немногих. А все остальные закрывают глаза на этот кошмар и тупо надеются на лучшее.

«А они совсем не изменились», – подумал Беррингтон. Престон всегда был осторожен и труслив, Джим хвастлив и уверен в себе. Он так долго знал этих людей, что даже их недостатки стали милы его сердцу. И еще он привык к роли арбитра, всегда выбирающего некий средний курс.

– Как обстоят наши дела с немцами, Престон? – спросил он. – Просвети-ка нас на этот счет.

– Мы близки к принятию окончательного решения, – ответил Престон. – Примерно через неделю они собираются объявить об этом решении на пресс-конференции.

– Через неделю? – В голосе Беррингтона послышалось возбуждение. – Это же замечательно!

Престон покачал головой:

– Если честно, у меня все еще есть сомнения.

Беррингтон раздраженно хмыкнул. Престон пояснил:

– Нам предстоит пройти через весьма неприятную процедуру представления сведений о нашей деятельности. Придется открыть все карты людям «Ландсманна», его бухгалтерам, рассказать о том, что может повлиять на будущие доходы, о кредиторах, которые готовы подать на нас в суд.