Третий ангел - [32]

Элли оставалась с миссис Ридж, пока та не заснула, потому что хотела дать горничной возможность пойти пообедать. Поездка из Лондона была утомительной, но обратная могла вымотать из женщин все силы. О, каким долгим, непереносимо долгим был тот день!

Она не могла отвести глаз от старых фотографий, на некоторых из них Пол был запечатлен еще мальчиком. Часто улыбался во весь рот, улыбка и тогда была у него очаровательной. Хоть, может, и чуточку хитроватой. Затем стояла у окна, глядя вдаль. Так когда-то стоял и Пол, видел те же поля, что она сейчас.

Утомленная пожилая дама лежала так тихо, что Элли встревожилась и наклонилась над ней, чтобы убедиться в том, что та дышит. Миссис Ридж дышала, но почти беззвучно. Бледная тонкая кожа, тень синего одеяла делала ее еще бледнее. Ей необходим отдых.

Элли медленно спустилась вниз, но не смогла принудить себя зайти в столовую, где обедали собравшиеся. Вышла на крыльцо, затем отправилась вдоль дороги. Ей казалось, что так она могла бы прошагать целые мили. Вдруг, если она так сделает, все получится как в ее истории, время повернет вспять, и листы книги можно будет прочесть с последнего до первого. Тогда читатель узнает счастливый конец этой истории.

Женщина все шла и шла, но под ногами была все та же дорога, а по сторонам тянулись те же деревья и поля, над головой висело то же сумрачное летнее небо.

Пора повернуть назад. Ничто не изменится. Она по-прежнему здесь и сейчас. Проезжающая машина неожиданно просигналила, и кто-то из окошка помахал ей рукой. Странно, ведь она никого не знает в Рединге, кроме семьи Райс.

На повороте дороги к дому у сиреневой изгороди стояла и ждала ее мать.

— Какая удивительная местность, — воскликнула Люси, увидев дочь. — Ты знаешь, что за коттедж стоит там, позади дома? Оказывается, Фрида с Биллом жили в нем, когда поженились.

— Я видела его, — кивнула девушка. — Пол мечтал, чтобы мы с ним переехали туда. Говорил, что лучшего места для писательницы не найти. А я назвала Пола тогда «сумасбродом». Какая я писательница? Никогда не смогла бы жить в такой глуши.

Они неторопливо дошли до коттеджа и постояли около него, очарованные. Затем медленно обошли вокруг дома, увидели росшее за ним старое развесистое грушевое дерево.

— Знаю, я могла бы быть куда лучшей матерью, — грустно произнесла Люси.

— Мама, все равно Мэдди угодить невозможно. Такой уж в ней живет дух противоречия.

— Я говорила не о Мадлен. О тебе. Но я не хотела, чтобы ты нуждалась во мне. Не хотела, что бы ты страдала так, как страдала когда-то я, потеряв мать. Но ты стала слишком независимой. Что же касается Мэдди, то что тут можно сказать? Ты была очень одаренным ребенком, ей оставалось только завидовать тебе. И ревновать. В этом она была точной копией меня. Уязвимая. Самолюбивая. Человек, который никогда не покажет, до чего ей больно.

— И ты хочешь, чтобы я простила ее? — В голосе Элли звучала горечь. — А тебе известно, что она сделала?

— Какое это имеет значение? — устало произнесла Люси. — Мне почему-то кажется, что она гораздо больше причинила вреда себе, чем когда-либо могла причинить тебе. Пойми, она нуждается в том, чтобы ты нуждалась в ней. Именно это ей всегда было необходимо.

Подойдя к кухонному окошку, они опять заглянули внутрь дома. Старинная каменная раковина; истоптанные за долгие годы половицы. Элли пришло в голову, что, пожалуй, в том давнишнем споре был прав ее друг, они могли бы быть здесь счастливы.

— Ты была хорошей матерью, не переживай, — сказала она.

Люси обвила рукой талию дочери. Нет, она не была хорошей матерью, но она пыталась быть такой, это правда.

— Я могла бы все, что угодно, сделать для вас.

— Я знаю об этом, — отозвалась ее старшая дочь.

— А Мадлен не знала.

Элли медленно отвернулась от окна. Она словно бы увидела сейчас их несостоявшуюся жизнь, ту, какой та могла быть. И застыла, теряясь в сожалениях.

Поблизости распевали птицы, хоть она не видела ни одной. Вот что случается с влюбленными: они стоят и слушают песни птиц. Заглядывают в чужие окна.

— Фрида, наверное, удивляется, куда мы пропали, — улыбнулась Люси.

— Подумать только, мы могли бы жить здесь.

Действительно, мать Пола, надев синий передник поверх траурного черного платья, стояла на заднем крыльце дома у сиреневой изгороди и махала им рукой. Они помахали в ответ.

— Что же мне делать, мама? — горько спросила Элли.

— Не думай об этом, — отозвалась та. — Делай то, что в твоих силах. Лучше этого не может быть ничего.

Еще до наступления вечера родители Элли уехали вместе с миссис Ридж и горничной в ее машине. Сама Элли осталась в саду, где кусты сирени росли так густо, что не было никакой возможности даже разглядеть дорогу. Листья были обильно покрыты пылью, как это обычно бывает в августе, когда стоит слишком жаркая погода. Билл отправился спать, но Фрида, хоть и устала, продолжала оставаться на ногах и вышла к Элли в сад. Женщины присели на скамью и стали слушать пение птиц.

Светлая голубизна еще царствовала в окраске неба, хоть уже шел десятый час вечера. Воздух казался таким густым и вязким, а секунды тянулись долго, как часы.