— Вы видите, господин Гернет, у меня не найдется для вас времени.
— А сегодня вечером? — спрашивает господин Гернет, ничуть не обидевшись, потому что причина моей занятости — дама.
— И вечером тоже, — говорю я и сжимаю Эллину руку. — Сегодня вечером я возвращаюсь в Петербург, — я еще сильнее сжимаю ее руку — хлопотать о снятии запрета с «Сакалы», газеты моего скандального друга Якобсона.
— Разве это так неотложно?
— Когда речь идет о том, чтобы дать свободу слову, дорога каждая минута.
— О-о, — говорит господин Гернет, и я слышу по его тону, что он все-таки обижен. — А вы не думаете, что у меня создается впечатление, будто вы опасаетесь спора со мной…
Мы уже прошли мимо него. Мы сворачиваем на зеленую площадку Тынисмяги. Я успел подумать: там, на скамье, я расскажу Элле историю моей роковой модели, И я заранее знаю, что она мне скажет. Она скажет: «Джанни, это проблема только лично для тебя. И только в той мере, в какой ты сам делаешь из этого для себя проблему. Для искусства, истории и бога ее вообще не существует». Я успел подумать: в три часа я должен принять благодарственный кубок. В этом кубке есть доля неведомого и непреднамеренного яда. Как в каждом кубке, как, очевидно, в любом кубке!.. Я сжимаю Эллины руки, оглядываюсь через плечо и говорю:
— Возможно, у вас в самом деле сложится такое впечатление. Однако позвольте вам сказать: меня это нисколько не волнует.
Перевод Ольги Самма
