Третье пришествие - [12]

— И вам здоровьечка.

— Погода, знаете ли, слякотная.

— Просто мерзкая, — подтвердил Фима.

Уходить он явно не торопился. Тут я хлопнул себя по лбу.

— Алиса Георгиевна! Выдайте, пожалуйста, наши извинения.

АиЗ протянула незапечатанный конверт. Фима не удержался, пересчитал.

— Так, времена меняются. Пустячок, но душу греет.

— Приносим извинения от лица президента.

Фима еще раз взглянул на банкноты.

— Симпатичное лицо.

— Там изображен не наш президент, — холодно сообщила АиЗ.

— Так я и говорю, — ухмыльнулся Фима.

— Фимка, — прогудел Дима. — Что, совсем нюх потерял? Не старый еще ведь.

— Да старый я, старый. И насквозь больной. Прямо таким и народился. Шесть тысяч четыреста.

Вероятно, он очень уважал Шуру Балаганова. Я и бровью не повел.

— Годится.

— Владимир Петрович, сдается, вы не поняли. Я про евро говорю.

— Евро, так евро. Чего непонятного?

— Так в неделю же, господин советник.

Тут я решил уважить Остапа Ибрагимыча.

— А пусть будет десять. Для ровного счета. Только идите, идите поскорее! Компьютеры уже дымятся. Вас дожидаючи.

— Кормежка за счет заведения? — несколько оторопело спросил гражданин Левитин.

— Сударь, наносите оскорбление Алисе Георгиевне. Полный пансион. Только, чур, без моего ведома отсюда — ни ногой. И зубы — на замок.

— Ага. Замок, полный пансион. И сколько нам хлебать баланду?

— Месяца четыре. Ну, может быть, четыре с половиной.

— А не больше? — заподозрил Фима.

— Это уж вряд ли, — с большой убежденностью заверил я, глядя на хмурые облака за окном.

— Законы нарушать придется?

— Это еще зачем? Если будет мешать какой-то закон, то мы его изменим. По-моему, так лучше.

— Вот это приятно, — сказал Фима. — Мне многие законы мешают.

— Глядишь, и ам-амнистию заработаем, — сказал Дима.

— Все возможно, — обнадежил я. — Россия — страна внезапная. Уж если полюбит, то держись.

Дима взглянул на меня почти трезвым взором.

— А конец у вашей сказки будет счастливый, Владимир Петрович?

Я поднял глаза к итальянскому подвесному потолку с копиями фресок Микеланджело Буонаротти. Фрески изображали Страшный Суд.

— Вот этого, братцы, не знаю. Не от меня зависит. И даже не от президента. Только от него, — я кивнул на фрески.

— З-звучит песс-симис… — заметил Дима. — Как-то так звучит.

— От хорошей жизни еврея на небеса не позовут. Что, Владимир Петрович, здорово припекло?

— Будь здоров.

— Всеобщий конец наступает?

— Всего лишь общий, — бодро заверил я.

— Вот этого не надо, — сказал Дима. — Не надо общего конца, Владимир Петрович. Давно установлено, что каждому достаточно своего. Максимум — одного на двоих. Пардон, Алиса Георгиевна.

— Видимо, вы еще не успели привыкнуть к перемене общества, — снисходительно сказала АиЗ. — Неожиданно получилось.

Дима поморщился.

— Вряд ли смогу перевоспитаться, ваше величество.

— Почему? Вы же сумели бросить наркотики.

Дима закашлялся.

— Кажется, я могу идти? — спросил Терентьев.

— Ступайте, голубчик, ступайте, — милостиво позволил Фима, роясь в звездно-полосатой авоське. — Уморились, небось, нас задерживаючи… Царь Соломон, да где же мои очки? Неужели опять в холодильнике?

— Давно ты в тю-тюрьму не собирался, — добрым голосом сказал Дима.

Фима немедленно побагровел.

— Эта шутка надоела мне лет пятнадцать назад!

— У вас минус три слева и минус два с половиной справа? — спросила АиЗ.

Все уставились на нее. Фима покрутил головой, будто ему расстегнутый воротничок жал. Да и мне жутковато стало.

* * *

На втором этаже оба уткнулись в экраны. В курс дела вошли быстро.

— Ой, мама родная…

— И папа тоже.

— Да-а. Испуганный крантец корячится. В конце короткого туннеля. Владимир Петрович! Что ж вы так…

— Как?

— У-упругим дрыном да по бритой тонзуре… Прямо как на дико-дискотеке в Сыктывкаре, честное слово.

Я усмехнулся.

— Ну, теперь-то вы на меня не в обиде?

— Да я как-то сразу почуял, что на вас обижаться — грех. А теперь вот вижу, что по-почитать вас надо, игемон.

— Разве можно обижаться на спасателя человечества? — рассеянно согласился Фима. — Второго после Христа.

Он снял очки и протер глаза.

— Димк, давай-ка, увеличь зверушку максимально. И пропусти сквозь фильтры.

— Эй, эй, — сказал я. — Полюбовались — и будет. Рассчитывайте последствия. Именно для этого вас наняли.

— А какой у нас доступ?

— К любому банку информации, находящемуся во власти президента России.

Гангстеры двух непростых народов ухмыльнулись одинаково.

— Годится. На первый случай. Вы уж не обижайтесь, Владимир Петрович.

— Обижаться на вас бесполезно. От меня что-нибудь нужно?

— Нужно знать некоторые исходные папа-параметры, отче вы наш. Вот, к примеру, какова скорость астероида?

— Относительно Земли — около тридцати четырех километров в секунду.

— Диаметр?

— Никто не знает. До трех километров. Возьмите в среднем… ну, полтора, что ли.

— Лучше три, — здравомысленно поправил Фима. — Запас никогда не повредит.

— Три, так три. Вам теперь виднее.

— А масса?

— Вообще неизвестна. Пусть будет… м-м, среднеастероидная.

— Надо бы знать точнее, — кислым тоном сказал Фима.

— Попытаюсь, но результат получим нескоро.

— Попытайтесь, голубчик Владимир Петрович. Попытайтесь, красно солнышко…

— Не поминай всуе! — с внезапной яростью оборвал Дима.