Трещина в мироздании - [96]

Хотя эти заболевания можно лечить терапевтическим редактированием геномов соматических клеток, редактирование геномов половых клеток, дающих начало зародышам, позволит избежать появления заболевания как такового – а значит, и всех связанных с ним проблем со здоровьем и снижения качества жизни в будущем. В таком случае редактирование клеток зародышевой линии действительно будет оправдано с точки зрения медицинских нужд – но, как я уже сказала, такие заболевания редки. Гораздо чаще встречаются ситуации, когда присутствует риск генетического заболевания, а не стопроцентная его вероятность. Будет ли редактирование клеток зародышевой линии оправданным и в этих ситуациях? А если рассматривать совокупно оба варианта, то каким будет результирующий баланс редактирования геномов – больше пользы или больше вреда? Иными словами, избавит ли оно пациента от большего числа страданий, чем потенциально вызовет?

Этот вопрос волнует и ученых, и тех, кто далек от науки. Вероятно, неудивительно, что ответы американцев на него разошлись; опрос исследовательского центра Pew Research 2016 года показал, что 50 % взрослых граждан США выступают против снижения риска заболеваний путем редактирования клеток зародышевого пути (или клеток эмбрионов)[278]; “за” высказываются 48 % (когда речь идет о внесении незначительных изменений в геном ребенка, мы, по-видимому, гораздо меньше расходимся во мнениях: только 15 % опрошенных высказались за такие изменения). За такими ответами стоят различные соображения.

Религия – это один из четких нравственных ориентиров, на который люди опираются, когда сталкиваются со сложными вопросами; впрочем, позиции различных религий по одному и тому же вопросу могут разительно отличаться. Если говорить об экспериментах с человеческими эмбрионами, многие христианские церкви настроены отрицательно, так как они расценивают эмбрион как личность с момента зачатия, в то время как иудаизм и ислам более терпимы в этом плане, поскольку не считают созданные в пробирке эмбрионы людьми. И если одни религии рассматривают любые вмешательства в клетки зародышевого пути как покушение на роль бога в жизни человечества, другие приветствуют их – до тех пор пока они производятся несомненно во благо, например для улучшения здоровья и повышения плодовитости[279].

Другой моральный ориентир исходит изнутри: врожденная, рефлекторная реакция на идею использовать CRISPR для редактирования генома будущего ребенка. Для многих людей сама мысль об этом кажется неестественной и какой-то неправильной, и, когда я впервые задумалась о редактировании геномов клеток человеческих эмбрионов, я тоже была таким человеком. Тысячи лет в человеческую ДНК не вносились никакие изменения, кроме возникших естественным путем мутаций (и все это время люди размножались вполне успешно), и управление этим процессом с целью сделать его рациональным – подобно тому как специалисты по биологии растений генетически модифицируют кукурузу – сначала казалось нам чем-то почти порочным. Как выразился директор НИЗ Фрэнсис Коллинз,

эволюция работала над оптимизацией генома человека 3,85 миллиарда лет. Неужели мы правда думаем, что какая-то группа самоделкиных, забавляющихся с этим геномом, справится лучше и избежит всех возможных отрицательных последствий?[280]

Хотя я в целом тоже испытываю беспокойство при мысли о том, что человек может взять под контроль эволюцию собственного вида, я все же не стану утверждать, что природа как-то специально настраивала нашу наследственную информацию. Совершенно очевидно, что эволюция не приспособила геном человека для сегодняшней эпохи, когда современная пища, компьютеры и высокоскоростные способы перемещения полностью изменили наш образ жизни. И если мы оглянемся назад и проанализируем ход эволюции, приведшей нас к настоящему моменту, станет видно, что существует и существовала масса организмов, не получивших никакой выгоды от мутационного хаоса, лежащего в самой основе эволюции. Выходит, что это природа скорее самоучка, чем профессиональный инженер, да и настройки у нее получаются не слишком удачными. Ее небрежность может принять форму откровенной жестокости для тех людей, кому выпало несчастье унаследовать генетические мутации, которые, как выяснилось, снижают жизнеспособность.

Поэтому аргумент, что редактирование геномов человеческих эмбрионов в некоторой степени неестественно, теперь не слишком много для меня значит. Когда дело доходит до дел человеческих, в особенности медицины, граница между естественным и неестественным размывается вплоть до полного исчезновения. Мы не называем коралловый риф неестественным, однако используем этот эпитет для обозначения мегаполиса вроде Токио. Потому ли это, что город создан людьми, а риф нет? В моем представлении разделение на естественное и неестественное – ложная дихотомия, а если она мешает нам облегчить людские страдания, то еще и опасная.

К настоящему моменту у меня было бесчисленное множество возможностей познакомиться с людьми, имеющими генетические заболевания или больных родственников, и эти истории берут за живое. Одна женщина отвела меня в сторону на конференции после секции с обсуждением технологии CRISPR, чтобы поделиться своей личной историей. Ее сестра страдала от редкой, но тяжелой наследственной болезни, влиявшей на ее физическое и психическое состояние и ставшей суровым испытанием для всей семьи. “Если бы я могла использовать редактирование генома эмбриональных клеток человека, чтобы устранить эту мутацию из генофонда нашего вида, чтобы никто больше не испытывал такие же страдания, как моя сестра, я бы сделала это не раздумывая!” – воскликнула она, и слезы наворачивались ей на глаза.