Трепет - [29]

– Почтенные! – крикнул Игнис. Крикнул так громко, что вся толпа повернулась в его сторону, стражники придержали лошадей, а стражники с плетьми в руках замерли, стирая кровь с рук.

– Почтенные! – еще громче крикнул Игнис. – Что это за представление вы устроили? Разве в пределах Обстинара разрешена инквизиция?

– А ты кто такой? – скинул с головы серый капюшон один из храмовников, и Игнис увидел гладковыбритый череп, впалые щеки и безумный, пустой взгляд. – Мы посланники герцога Обстинара! Его волей мы вершим суд над мерзкими колдунами.

– Ложь, – крикнул в ответ Игнис. – Знак Обстинара – алый барс на голубом фоне, а на поясах твоих стражников знак Ардууса – белый калб на алом фоне. Но даже нацепи вы на свои пояса любые знаки, повторяю – инквизиция запрещена в Обстинаре и Тиморе. Здесь действует только суд местных правителей.

– И Обстинар, и Тимор – части великого Ардууса, – повысил голос храмовник. – И подчинены воле короля Пуруса Арундо. И я, служитель Единого Храма Энки, несу волю Пуруса Арундо, а также Предстоятеля Единого Храма и Инквизиции Энки Энимала во все пределы Ардууса!

– Будь оно даже так, – Игнис положил руку на рукоять меча, – отчего ты нарушаешь правила? Или ты не знаешь их? По суду инквизиции на стороне обвиненных должны свидетельствовать староста деревни или ее стражи. Где служитель Энки? Молельную избу я вижу, а его нет? Я уж не говорю, что приговоренные к казни могут быть казнены только распоряжением герцога. Кто позволил сечь женщину перед повешением? Где наряд на телесные наказания от правителя Обстинара? Есть он? С печатью герцога Аэса Кертуса? Я могу его увидеть?

– Можешь, – засмеялся храмовник. – Иди сюда. Заодно я познакомлю тебя и со старостой деревни, и со стражами, и даже со служителем Энки, который позволил старухе врачевать без разрешения Единого Храма. Исцелять без благословения. Заговаривать без выкупа храмового ярлыка. Иди сюда, они все здесь, кое-кто еще даже в состоянии связать пару слов. Сейчас я освобожу место для тебя на одной из скамей, и ты переговоришь с любым из них. Хочешь?

– Давай поступим иначе, – предложил Игнис. – За то, что вы тут натворили, за повешение лекарки, подобные которой есть в каждой деревне, за истязания, за все это я убью только тебя и твоих зеленых служек. Ну и вот этих двух старательных стражей, что калечат людей плетьми. А стражникам предоставлю возможность убраться домой. Они ведь воины подневольные. Но и подневольные вправе остановиться, если их хозяева творят что-то неугодное Энки, святым именем которого прикрывают свои мерзости.

– Или? – вытаращил глаза храмовник.

– Или убью всех вас, – закончил Игнис.

– Выбор неполон, – покачал головой храмовник и вдруг истошно заорал: – Взять его! Убить! Порезать на куски!

Всегда следует убивать того, кто служит источником мерзости. Ирис знала это точно. Опасность живет в каждом враге, но многократно опаснее тот, кто восполняет эту опасность собственной волей. Поэтому первая же стрела Ирис пронзила голову храмовника в сером балахоне – от уха до уха. К тому времени Игнис успел сразить половину напавших на него стражников, и, хотя мог оставить в живых одного или двоих, оказалось, что и тут Ирис опередила его. Она не могла выпускать стрелы в храмовников, люди невольно прикрыли их. Увидев, что незнакомец легко срубил первых стражников, толпа бросилась на оторопевших балахонников и растерзала их вместе с двумя стражами с плетками в руках. Игнис спрыгнул с лошади, передал ее подъехавшей Ирис, пошел через толпу к помосту. Толпа расступалась при его приближении. На досках лежали убитые храмовники, стражники, трое замученных мужчин. Остальные, покрытые кровью, с трудом натягивали на истерзанные тела одежду. Кто-то уже кутал в теплое и женщину с ее, как понял Игнис, дочерью.

– Я староста, – закашлялся кровью один из истерзанных. – Спасибо тебе, добрый человек. Накатила ведь на нас эта напасть, как гроза ясным днем. И мужчин в деревне мало, почти все теперь у герцога, как только урожай убрали, так и ушли. Война, говорят, скоро. Вот мы и… готовимся. – Он сокрушенно развел руками, снова закашлялся. – А служитель Энки у нас был хороший. Вот он лежит, первым убили. Сразу же.

Игнис поднял голову. Юркий мальчишка, забравшийся по бревнам вышки, срезал веревку. Вот лопнуло последнее волокно, тело старухи рухнуло, и тут же и молодая женщина, и ее дочь бросились к несчастной.

– Какая лекарка была! – покачал головой староста. – Скольких от смерти спасла! Скольких вылечила! А уж роды принимала… Считай, что почти все село через ее руки прошло. Хорошо, хоть дочь ее и внучка остались. Вовремя ты появился, добрый человек. Мы, конечно, сразу послали гонца к местному тысячнику, но еще бы немного… Кто ты, добрый человек?

– Странник, – ответил Игнис, поднимаясь на помост.

В отдалении послышался цокот копыт. Игнис пригляделся. На окраине села показался дозор из трех десятков всадников. Над ними реял голубой флаг с алым силуэтом.

– Это не тысячник, – стер кровь с лица староста. – Но ты не думай, парень. Мы тебя в обиду не дадим!

– Спасибо, почтенный, – кивнул ему Игнис. – Но я надеюсь, что твоя защита мне не понадобится.