Трепанация - [10]

– Вот-вот, вы уловили суть, но рассуждаете как ученый человек. Вы не виноваты. Вас научили хорошо думать, и, к сожалению, вы перестали воспринимать мир сердцем. И теперь, когда оно болит, ваше рациональное мышление не может это объяснить, и вы страдаете еще больше. Но я отвечу на ваш вопрос. Люди живут, потому что имеют надежду, любовь и веру, конечно. И заметьте, с точки зрения вашей научной логики это абсолютно иррациональные чувства! Но они есть.

– Вы, наверное, счастливый человек, батюшка?

Отец Феодосий склонил перед ним в задумчивости голову.

– Ну что вы. Я все время в поиске, как многие обычные люди. У меня очень много вопросов. Может быть, даже слишком много. Если вы думаете, что я знаю больше вас и уже что-то нашел, то вы ошибаетесь. Знаете что? Представьте себе, что вы в горящем здании на последнем этаже, и выхода у вас нет. Или на тонущем корабле. И вы не один, а с вами десять или двадцать детей. Мальчиков и девочек. Лет девяти-десяти. И все они ужасно напуганы. Да и вам страшно, вы же живой человек. Согласитесь, что, кроме любви и надежды, у вас ничего для них нет. Из двух ваших сущностей, животной и человеческой, вы должны отдать предпочтение только одной из них. И я знаю, у вас доброе сердце, вы не оставите сирот без слов любви.

Он положил свою руку на руку Ивана, которая лежала поверх одеяла.

– Я буду молиться за вас. Будьте мужественны.

– Помолитесь и за мою семью, – тихо произнес Иван.

– Непременно, непременно. Храни вас Господь, – священник перекрестил его и пошел к двери.

– А чем закончилась та история про Иова?

– Мы поговорим еще об этом. Я здесь, – уже в дверях ответил отец.

– Отец… извините…

– Отец Феодосий.

– Отец Феодосий, спасибо вам. Мне стало лучше.

– Слава Богу, слава Богу.

И священник закрыл за собой дверь.

Дверь закрылась и в сознании Ивана. Он опять погрузился в себя, в то ужасное место, где случилась беда всей его жизни. Где любое воспоминание так или иначе было связано с этой прежней жизнью и не могло не вызывать боль.

Он был один, и боль была одна. В сущности, это было справедливое противостояние. Два достойных друг друга оппонента должны были либо отстоять себя, либо исчезнуть. И никакая сила, никакая третья воля не могли помешать или даже вмешаться в это состязание.

Иван понимал, что это не может продолжаться вечно. Он чувствовал, что нечто неведомое, совершенно ему неизвестное, – за него. Какая-то сила, могущественная и неощутимая, стоит на его стороне и с надеждой наблюдает за ним.

Он закрыл глаза, и ему представилось небо неопределенного цвета и бескрайнего в своей кажущейся пустоте, и там где-то, высоко, нечто огромное держит над ним свои ладони, и почти физически он ощущал исходящие от них силу, мудрость и покой.

– Иван Иванович, как вы себя чувствуете?

Он открыл глаза. Прислушался к своим ощущениям.

– Лучше.

– Вот и хорошо. Сейчас вы позавтракаете, а потом будем переселяться. Доктор разрешил перевести вас в обычную палату.

Коснувшись ресницы, перерождаясь,

Исчезла снежинка, в слезу превращаясь.

Холодная нежность на теплой щеке

С надеждой скользила, к земле возвращаясь.

Эти строчки возникли в его сознании непроизвольно, когда он шел по коридору, поддерживаемый сестрой.

Он встречался взглядом с проходящими мимо больными. Это были или отсутствующие взгляды, или любопытные. Люди волновались за себя и интересовались новым страдальцем. К обычному любопытству примешивалось еще и сравнение: «Он страдает так же, как я, или сильнее? Значит, мне повезло».

Тем приятнее было увидеть улыбающееся лицо отца Феодосия. Священник встал с кровати и протянул Ивану руку для приветствия.

– Не думал, что именно священник поможет мне, атеисту, в трудную минуту, – горько и насмешливо заметил Иван.

– На все воля Господа нашего. Не меня, а Его надо благодарить. И не стоит делать разницы между верой и неверием. Все мы дети. Отец один.

Устраиваясь на кровати, Иван думал о том, что такие разговоры не вызывают в нем раздражения, как это могло быть раньше. Более того, он действительно испытывал к этому странному человеку, отцу Феодосию, благодарность и уважение. Признаться, он и не думал, что священнослужители могут так ясно и грамотно выражать свои мысли и, главное, без надрыва и давления, а спокойно и ясно.

На тумбочке возле кровати священника стояли иконка и маленькая свечка. Там же лежали небольших размеров Библия и очки. На тумбочке Ивана было пусто, хотя позже сестра принесла кувшин с водой и стакан.

– Вас как зовут?

Тут только Иван увидел в углу третью кровать, на которой сидел небритый мужчина. Лоб его был забинтован так, что закрывал один глаз, а другой, мутный, покрасневший и выпученный, смотрел на него.

– Иваном меня зовут.

– А я Игнат. А с головой что? – твердым голосом продолжал мужик.

– Да так, ударился.

– Болит?

– Что? – переспросил Иван.

– Голова, говорю, болит?

– Да нет, уже все нормально.

– Так вот, батюшка, – продолжал Игнат, видимо, раньше начатый рассказ, – эта стерва…

– Не ругайтесь, пожалуйста, – попросил батюшка.

– Не буду. Но когда узнаете все, сами поймете, какая она сука.

– Не ругайтесь, пожалуйста, – терпеливо повторил отец Феодосий.