Трехгрошовый роман - [24]

Поэтому, когда Полли спросила, что ему нужно, он невнятно пробормотал что-то вроде «справиться о вашем здоровье» и вышел, не взглянув больше ни на нее, ни на книгу. Она была так подавлена, что не обратила внимания на его странное поведение.

Вместе с ним ушел от нее благожелательный человек, необходимый и ничем не возместимый в этом мире, и совет, который мог бы, пожалуй, изменить ее жизнь.

Вскоре Полли опять пошла к Смайлзу. Ввиду того, что его квартирная хозяйку уже начала кое-что подозревать, они отправились в городской парк. Полли хотела сесть на скамью, но Смайлз настоял том, чтобы они удалились в кусты.

Полли восприняла это как вымогательство.

Обвив рукой ее талию, Смайлз сообщил ей, что он изо всех сил старался что-нибудь разузнать.

– Не думай, что я не ломаю над этим голову, – сказал он, прильнув щекой к ее щеке. – Все это ужасно неприятно. Кроме того, ты стала такой раздражительной! Вместо того чтобы тихо сидеть на месте, ну, хотя бы здесь, под кустами, где так красиво, взгляни-ка на луну: сегодня она какая-то особенная, но, милая, ты же не смотришь… Так вот, я говорю: вместо того чтобы чуточку отвлечься – это бы тебе, право, не помешало, – ты все время заводишь все ту же старую шарманку – неужели же ты меня больше не любишь? Тебе уже не нравится, когда я кладу тебе руку вот сюда, на грудь? Ты мне не доверяешь! В конце концов это моя обязанность – выручить тебя из беды, в которую я тебя вовлек, хотя ты тоже была в некоторой степени причастна – не станешь же ты отрицать, любовь моя! Так вот, слушай: я нашел средство, я теперь точно знаю, как это делается; это довольно просто, ты одна справишься, и это ничего не стоит. Берется луковица…

Она поглядела на него с недоумением. Он поспешно продолжал, убрав руку:

– Луковица, простая луковица, какие бывают на кухне. Ее сажают и ждут, покуда она даст ростки. Дело в том, что она в любом месте пускает корни. Совсем тоненькие корешки… Понимаешь? Когда она пустит корни – это продолжается примерно два-три дня, – ее выдергивают, и вместе с ней выходит все. Просто, а?

Полли встала возмущенная. Она отряхнула с юбки приставший мох и поправила шляпку, не произнеся ни слова. Он надулся, но она коротко сказала:

– Если бы луковица могла помочь, никто не стал бы платить пятнадцать фунтов. Тут кровью истечешь!

Они поспешно вышли парка. Прощаясь, он довольно ясно дал ей понять что, по его мнению, он сделал все, что мог.

Полли знала, что Бекета зовут еще и Мэкхитом, и слышала кое-что про его лавки. Все это он ей сам рассказал. Так как он торговал и лесом, он имел всяческое право именоваться лесоторговцем.

Полли часто встречала его, и однажды она попробовала рассказать ему о своей встрече с маклером Коксом. Она умолчала о том, что была у него на квартире, и о письме отца, но упомянула об интересных снимках, которые он обещал ей показать. Она прибавила, что намерена на днях посетить Кокса, так как его сестра – очень милая женщина.

Господин Бекет мрачно выслушал ее, с таким видом, словно он готовился в ближайшее время принять какое-то важное решение…

Под вечер Полли спустилась вслед за матерью в погреб, где на дощатых полках хранились яблоки. Она знала, что госпожа Пичем не любит, чтобы за ней туда ходили. Но Полли нарочно искала случая поговорить с ней именно там, а не где-нибудь в другом месте.

Открыв дверь, она спугнула мать, стоявшую у полок со стаканом виски в руке. Бутылка стояла на столе. Госпоже Пичем было крайне неприятно, что муж заставляет ее из-за жалкого стакана виски показываться дочери в столь недостойном виде. Ей было сорок шесть лет, и отсутствие свободы возмущало ее.

Полли же всего охотней разговаривала с матерью именно в тех случаях, когда та чувствовала себя виноватой, ибо при других обстоятельствах она умела быть удивительно противной. Полли сообщила ей, что намерена выйти замуж за господина Бекета.

– Его и Бекетом-то не зовут, – недовольно сказала госпожа Пичем.

– Да, его зовут Мэкхит – или, вернее, его, может быть, так зовут, – спокойно сказала Персик.

– А Пичем? Что скажет Пичем по поводу мужа, которого зовут, может быть, так, а может быть, и иначе? – спросила госпожа Пичем, одним рывком переставляя стакан на другую полку. – На такого мужа нельзя положиться. У меня тоже есть глаза, и я вижу, как он танцует, когда ему кажется, что я на него не гляжу. И потом он думает, что от четырех-пяти стаканов того пойла, что дают в «Каракатице», я уже готова. Человек, занимающийся приличным делом, не станет так хватать за бедра молодую девушку. Брось дурачить меня! Дорогая Полли, у тебя не может быть основательных резонов выходить замуж за такого человека. Тут что-то другое, а что именно – я даже говорить не хочу. Он вскружил тебе голову, вот в чем дело!

– Да, он мне нравится.

– Ну ясно! О чем я и говорю! – торжествующе воскликнула госпожа Пичем.

– У тебя рассудок помутился. Ты втюрилась в него и перестала соображать, сколько будет дважды два.

Полли рассердилась.

– Не болтай так много, – сказала она с достоинством, – скажи папе, пусть он с ним поговорит. – Она повернулась и ушла к себе.

Госпожа Пичем вздохнула и угрюмо опорожнила стакан. Ночью она поговорила с мужем. Она знала Полли.