Требуется в хирургии - [3]

Бергман проговорил с иронией:

- Практика у меня сейчас большая, конечно. У тебя тоже.

Томас постучал пальцем о стол, и разноцветные кусочки пластика задрожали, разбрасывая по напряженному лицу Бергмана пятна света. - И кроме того, Стюарт, у тебя нет чисто научной причины ненавидеть мехдоков.

Бергман сердито посмотрел на Томаса:

- Наука здесь ни при чем. Моя душа этого не приемлет.

- Ну пойми, Стюарт, они ведь не ошибаются, они надежнее и работают быстрее и даже лучше чем... Колбеншлаг, ведь так?

Бергман неохотно кивнул, но выражение его лица не сулило ничего хорошего:

- По крайней мере, Колбеншлаг даже в своих очках с толстыми стеклами был человеком. Это не было похоже на кусок трубы, роющейся в мозге пациента. - Он горестно покачал головой: - Старина Фритц не смог к этому привыкнуть. Это его и убило. Чертовы машины. Быть ассистентом у мехдока! Дьявол! Ты ведь знаешь, у старика было доброе сердце. После 50 лет в медицине оказаться годным лишь на то, чтобы держать тампоны для вшивой железяки."хуже того, понимать, что эта железяка держит тампон более твердо с помощью своей клешни. Вот что убило старину Фритца.

Бергман добавил мягко, уставившись на свои дрожащие руки:

- Хоть в этом ему повезло. Мы изгои нашего общества, Мюррей. Мы на содержании у медицины.

Томас выглядел раздраженным:

- Ради Бога, Стюарт, не надо мелодрамы. Все не так. Если тебе дадут более качественный скальпель, неужели ты откажешься от него из-за того, что старым пользовался много лет? Не будь ослом.

- Но мы же люди! Мы - ВРАЧИ! - Он не мог больше сидеть и вскочил на ноги, опрокинув два бокала виски, стоявшие на столе.

Не срываясь на крик, Бергман повысил голос, так что слова его звучали громче, чем любой крик:

- Ради всего святого! Стюарт, сядь! Если войдет Колкинз, нам обоим крышка.

Бергман медленно опустился на стул. Вспышка обессилила его. Плечи поникли, но глаза глядели дико. Капли пота выступили на лбу, верхней губе.

Томас неодобрительно покачал головой:

- Держи себя в руках. Люди получше нас испытывали те же чувства, но прогресс не остановить. И терять голову, устраивать представления, подобные вчерашнему в операционной, никому из нас не позволят. Все, что в наших силах, - это удерживать оставшиеся права. Это плохо для нас, Стюарт. Но хорошо для остального человечества, что, черт возьми, более важно. И нечего усложнять.

Он вынул носовой платок из наружного кармана и вытер стол, незаметно наблюдая за Бергманом.

Неожиданно заиграл музыкальный автомат, и Бергман поднял голову. Поняв, что это было, он снова опустил плечи, и свет исчез из его глаз.

Опершись на руку, медленно потирая свой нос, он спросил:

- Как все это началось, Мюррей? Все вот это? - Он посмотрел на музыкальный автомат, в грохоте которого тонули голоса... на бар со своим механическим барменом, способным смешивать десять тысяч различных ликеров безошибочно... полностью автоматизированный госпиталь, огромный корпус которого вырисовывался вдали... врачей-роботов, время от времени проходивших мимо освещенного окна.

Окна были освещены только потому, что в этом нуждались пациенты и (время от времени ошибающиеся) врачи. Роботам свет не был нужен, и слова тоже, и они не испытывали желания помочь человечеству. Все, что им было нужно, - энергетический паек и периодическая смазка. В обмен на спасение человечества.

Как собака кружит по следу в поисках добычи, так и Бергман снова и снова возвращался к своим горьким мыслям.

Мюррей Томас тихо вздохнул, обдумывая вопрос Бергмана, затем потряс головой:

- Я не знаю, Стюарт. - Слова выстраивались в цепочку медленно, неохотно. - Возможно, началось с автоматического пилота или тактических компьютеров, использовавшихся в третью мировую войну, или, может быть, еще раньше; может быть, с электрических швейных машинок или лифтов самообслуживания. Всего лишь машины, но работали они лучше, чем люди. Так понятно и просто. Кусок металла в 9 случаях из 10 работает лучше, чем человек, способный ошибаться. - Томас, обдумав сказанное, добавил решительно: - Беру слова назад: в десяти случаях из десяти. Нет ничего, что кибернетики не могли бы вложить в эти штуки. И неизбежно, что, в конце концов, ответственность за жизнь человечества снята с плеч людей. - В смущении от тона и длины своего ответа он запнулся, вздохнул и выпил остатки виски.

Напряженность Бергмана усилилась до осязаемой пульсации. Очевидно, он пытался найти ответ сам, внутри себя. Нагнувшись еще сильнее и глядя серьезно прямо в лицо другу, крикнул почти по мальчишески:

- Но... это неправильно. Мы всегда зависели от врачей, врачей-людей. В войну врач был неприкосновенен. В трудные времена - я знаю, JFO звучит сентиментально, Мюррей, - в трудные времена врач был и отцом, и учителем, и защитником, и ... и духовником...

Он пошевелил пальцами, как будто пытаясь извлечь слова из воздуха. Затем продолжал более строгим голосом, словно передавая свое самое сокровенное:

- Я сохраню в чистоте и святости мою жизнь и мое искусство.

В какой бы дом я ни зашел, я войду, чтобы оказать помощь больным, и я воздержусь от намеренного причинения вреда. И что бы я ни услышал или ни увидел по долгу моей профессии при общении с людьми, если эго не предназначается для посторонних, я никогда не разглашу тайну, полагая такие вещи святыми!