«Травой ничто не скрыто...» - [35]

Я купил большой флакон духов «Жоли Мадам» и поехал через Берум в Бакке, где жила моя мать.

Мама встретила меня с обычным материнским пылом.

— Мартин, мальчик мой! Какой приятный сюрприз! Я надеюсь, ты побудешь со мной хотя бы несколько дней?

— Да, мама, — сказал я.

— Как мило, что ты вспомнил про день моего рождения!

Я вытаращил глаза. День рождения? Черт возьми, какое сегодня число? Ах да, 5 марта.

— Еще бы! — солгал я и протянул ей коробку «Жоли Мадам».

— Мои любимые духи, — заявила моя элегантная мать. — Как ты догадался, мой мальчик?

— Просто мне нравятся эти духи, — нашелся я. — И потом они тебе подходят. Так как же, мама, ты собираешься праздновать свой день рождения?

— Ты сошел с ума, Мартин! Ты ведь знаешь, что мне шестьдесят. Что тут праздновать? Но я очень тронута, что ты об этом вспомнил. Как поживает Кристиан?

— Кристиан простудился, — ответил я. С некоторой натяжкой это можно было считать правдой. — Он просил передать тебе привет и поздравления.

Второй раз за короткий срок я отмечал день рождения шампанским.

Только на сей раз все было как полагается. Бутылку извлекли не из шкафа, а из винного погреба, и была она по всем правилам заморожена на льду.

— С днем рождения, мама!

«С днем рождения…» Только ни о чем не думать! Только ни о чем не думать! Я приехал сюда, чтобы развеяться. И как нарочно, моя родная мать смутила мой душевный покой просто тем, что сегодня у нее день рождения. Только не думать о Виктории!

— Ты хорошо выглядишь, мама. Тебе ни за что не дашь больше пятидесяти.

— Спасибо, мой мальчик.

— От чего это зависит, мама? Я имею в виду — как тебе удается так выглядеть? Ведь забот у тебя хватает?

— Союз оздоровительных мероприятий… — начала моя мать.

Я вовсе не собирался наводить мою мать на разговор о Союзе оздоровительных мероприятий, Союзе помощи детям или Обществе содействия процветанию Берума. Я знал, что она может говорить об этом часами.

— Знаю, знаю, — сказал я. — Союз оздоровительных мероприятий благоденствует. Вы построили детский дом и собираетесь построить родильный…

— Дом для престарелых, — поправила мать.

— Тем лучше. Но я спросил тебя, почему ты выглядишь не больше, чем лет на пятьдесят. Я вовсе не хотел сделать тебе комплимент… то есть хотел, конечно… но не в том суть… В общем, мне непонятно, почему возраст так по-разному сказывается на людях!

Я смотрел на стройные ноги матери, обтянутые прозрачными нейлоновыми чулками и картинно закинутые одна на другую, на ее покрытые лаком ногти.

— Не знаю, сынок. Спроси лучше Кристиана.

— Кристиан прочтет мне длиннющую лекцию, — сказал я. — Разве ты сама не можешь мне объяснить? Возьми, например, Марту Лунде. Помнишь ее? Она ведь твоя ровесница. Может быть, даже года на два моложе тебя.

— Марту Лунде? Конечно, помню. И Виктора Лунде тоже.

— Ты имеешь в виду Викторию?

— Викторию и Виктора. Как это ни странно, они были тезки.

— Так что же Марта…

— Я не видела ее много лет. Она всю жизнь выглядела одинаково. Тип самоотверженной, благородной женщины.

— Согласен, мама. Но разве благородная женщина обязательно должна выглядеть как плакат «Долой привлекательность!»?

— Ты прав. Просто некоторые люди всю жизнь ходят с ярлыками.

— С ярлыками?

— Это семейная черта. Я помню малышку Викторию, я видела ее не так давно — всего несколько лет назад, но теперь она, наверное, уже взрослая девица… Помню ее лицо, на котором словно было написано: «Я взбалмошная». И помню Люси. Уверена, что она и сейчас носит слишком длинные волосы и вся усыпана драгоценностями…

— Ярлыки… — повторил я.

Моя мать пугала меня. Откуда она могла знать, что Люси носит слишком длинные волосы?

— Она, кажется, была певицей? И держалась на редкость самоуверенно.

— Но при чем здесь ярлыки, мама?

Мать взяла сигарету и прикурила от зажигалки.

— Когда люди хотят убедить других и прежде всего самих себя, что они такие, какими им хочется быть, они всегда носят ярлыки.

Я начал догадываться, в кого из наших родителей пошел Кристиан.

— А ты сама, мама?

— Мне ярлык ни к чему. Я нравлюсь себе такой, какая я есть.

— Ты не тоскуешь по отцу?

— Конечно, тоскую. Он был на редкость кроткий человек. Даже когда заболел. Он никогда не говорил о своей болезни, безропотно глотал лекарства, я даже забывала, что он болен. Мне кажется, он и сам забывал об этом. Конечно, я тоскую по нему. Может, потому мне и понадобился… в общем… ну, Союз оздоровительных мероприятий и прочее…

— Понимаю, мама.

Она бросила сигарету в камин.

— Откуда ты знаешь семью Лунде, Мартин?

Я почувствовал, что пора переменить разговор. Слишком подробно я расспрашивал мать о семействе Лунде. Но мою мать было не так-то легко отвлечь от интересующей ее темы. Пришлось ответить на ее вопрос.

— Я давал частные уроки Виктории, — сказал я. Это была правда.

Во всяком случае, мать удовлетворилась этим ответом. Она снова заговорила о Союзе оздоровительных мероприятий. Я ее не перебивал. Это была по крайней мере безопасная тема.

Я совершал лыжные прогулки по лесам в окрестностях Бакке. Лыжни здесь не было, но мне нравилось идти по снежной целине, как я ходил когда-то мальчишкой. Снег подтаял, стал ноздреватым и налипал на лыжи. Потому я смазывал их каждый раз специальной мазью. В остальное время я бродил по усадьбе, болтал с матерью или просто бездельничал. Но главное, я старался ни о чем не думать. Это было важнее всего. Ни о чем не думать. Где-то в будущем — теперь уже недалеком — маячила отгадка двух покушений. Я должен взять себя в руки, чтобы помочь Карлу-Юргену найти эту отгадку. Карлу-Юргену и Кристиану. Кристиану, главному в этой игре.