Травма и исцеление. Последствия насилия – от абьюза до политического террора - [20]
Травма останавливает ход нормального развития своим постоянным вторжением в жизнь выживших. Жане писал, что его пациентками с истерией управляет некая «идея фикс». Фрейд, пытаясь осмыслить многочисленные свидетельства неврозов военного времени после Первой мировой войны, замечал: «Пациент, можно сказать, фиксирован на травме… Это вызывает у нас слишком мало изумления»[108]. Кардинер описывал «фиксацию на травме» как одну из основных черт боевого невроза. Отмечая, что травматические кошмарные сны могут повторяться в неизменном виде годами, он описывал повторяющиеся ночные кошмары как «один из наиболее характерных и в то же время загадочных феноменов, с которыми мы сталкиваемся, имея дело с этим заболеванием»[109].
Травматические воспоминания обладают рядом нетипичных свойств. В отличие от обычных воспоминаний у взрослых людей они не закодированы в памяти как привычный вербальный, линейный нарратив, встроенный в непрерывно разворачивающуюся жизненную историю. Жане так объяснил это различие:
«[Нормальное воспоминание], как и все психологические феномены, – это действие; в сущности, это действие-рассказывание истории… Ситуация не будет разрешена удовлетворительно… пока мы не добьемся не только внешней реакции с помощью действий, но и внутренней реакции с помощью слов, которые адресуем самим себе, пока не организуем пересказ события другим людям и самим себе и не определим этот рассказ как часть нашей личной истории… Следовательно, строго говоря, о том, кто сохраняет фиксированное представление о событии, нельзя сказать, что у него есть “воспоминание”… мы называем это “травматическим воспоминанием” только ради удобства»[110].
Застывшая и бессловесная природа травматических воспоминаний отражена в созданном Дорис Лессинг словесном портрете ее отца, ветерана Первой мировой войны, который считал себя счастливчиком, лишившись лишь одной ноги, в то время как остальные солдаты его воинской части потеряли жизнь в окопах Пашендаля:
«Его детские и юношеские воспоминания оставались текучими, копились, росли, как делают живые воспоминания. Но военные воспоминания застыли в историях, которые он рассказывал снова и снова, одними и теми же словами, с одними и теми же жестами, одинаковыми выражениями… Эта темная его часть, где правил рок, где не было ничего истинного, кроме ужаса, выражалась невнятно, краткими, горькими восклицаниями ярости, недоверия, предательства»[111].
В травматических воспоминаниях отсутствуют вербальный нарратив и контекст; скорее они закодированы в форме ярких ощущений и образов[112]. Роберт Джей Лифтон, который изучал людей, переживших Хиросиму, катастрофы военную и гражданскую, описывает травматическое воспоминание как «нестираемый образ» или «отпечаток смерти»[113]. Часто переживание «крайнего ужаса», по выражению Лифтона, кристаллизуется в один постоянный набор образов. Сосредоточенность на фрагментарном ощущении, на образе без контекста придает травматическому воспоминанию усиленное ощущение реальности. Тим О’Брайен, ветеран войны во Вьетнаме, описывает одно такое травматическое воспоминание:
Предупреждение о триггерах
СЦЕНЫ ВОЙНЫ. ПОЛЕ БОЯ
«Я помню белую кость его руки. Я помню куски кожи и что-то мокрое и желтое, вероятно внутренности. Ужасное было месиво – никак не избавиться от воспоминаний об этом зрелище. Будит же меня по прошествии двадцати лет Дэйв Дженсен, поющий Lemon Tree[114], пока мы скидываем вниз части тела»[115].
Преобладанием образов и телесных ощущений, отсутствием вербального нарратива травматические воспоминания напоминают воспоминания маленьких детей[116]. Более того, исследования, проводимые с детьми, предоставляют наиболее четкие примеры травматических воспоминаний. Изучая 20 детей с подтвержденными историями ранней травмы, психиатр Ленор Терр выяснила, что никто из них не мог дать словесного описания событий, происходивших до того, как им исполнилось два с половиной года. Тем не менее эти переживания были прочно закодированы в памяти. Восемнадцать из этих двадцати детей демонстрировали признаки травматических воспоминаний в своем поведении и играх. У них были специфические страхи, связанные с травмирующими событиями, они могли воспроизвести эти события в игре с выдающейся точностью. Например, ребенок, подвергавшийся сексуальному насилию со стороны бэбиситтера в первые два года жизни, в пять лет не мог вспомнить ни самого совершавшего насилие, ни его имени. Более того, он отрицал, что что-либо знает или помнит о случаях растления. Но в своей игре он разыгрывал сцены, которые точно воспроизводили порнографический фильм, снятый его бэбиситтером[117]. Эта в высшей степени визуальная и постановочная форма воспоминаний, нормальная для маленьких детей, похоже, активируется и у взрослых в обстоятельствах всепоглощающего ужаса.
Эти необычные черты травматических воспоминаний могут опираться на изменения в центральной нервной системе. Широкий спектр экспериментов на животных показывает, что, когда в крови присутствует высокое содержание адреналина и других гормонов стресса, воспоминания запечатляются особенно глубоко
Статья посвящена сравнению механизмов сексуальной магии и алхимического (тантрического) сексуального акта. Написана по результатам полевых исследований; репрезентативная выборка примерно 1000 посторонних пар плюс собственные эксперименты; и то и другое проводилось в разных областях, связанных с данным вопросом.
Ваш шкаф ломится от одежды, но вам «опять нечего надеть»? Хотите изменить свой стиль, но не знаете как? Покупаете новую вещь, но радости от приобретения не испытываете? Тогда эта книга для вас. Ее написала эксперт по стилю, доктор психологических наук, основатель фирмы по имидж-консультированию InsideOut («Наизнанку») Дженифер Баумгартнер. Она уверена: мы – то, что на нас надето, и, разобравшись с истинными причинами нашего выбора одежды, можно улучшить не только свой гардероб, но и изменить жизнь. Благодаря этой книге вы прекратите совершать необдуманные покупки, научитесь избегать стереотипов в одежде и будете стильно одеваться в соответствии с вашей фигурой.
Каждый родитель наверняка сталкивался с тем, что вдруг его милый и такой чудесный ребенок становится капризным, недовольным, воюет из-за любой мелочи или грубит. В этот момент, когда контакт нарушен, родителям нужна помощь: вряд ли проблемы разрешатся сами собой. Алан Каздин, один из самых авторитетных психологов мира, разработал метод, который исправляет детей в «трудный» период их жизни. Причем его приемы актуальны для детей любого возраста – от младенцев до подростков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге освещаются основные вопросы теории риторики и практики публичных выступлений, делового общения, культуры и искусства речи. Особое внимание уделяется методам подготовки различных публичных выступлений, а также умению вести конструктивный диалог и дискуссию. Она может служить учебным пособием, нацеленным на формирование практических навыков и эффективное повышение общей речевой культуры с помощью специальных упражнений.Эта книга, отражающая обобщенный опыт российских и зарубежных специалистов, представляет интерес для широкого круга читателей, желающих научиться говорить красиво, правильно и убедительно.
Мира как объективной реальности не существует. Мир становится прекрасным или ужасным в зависимости от того, как мы к нему относимся. На долю авторов книги выпали очень и очень нелегкие испытания, но им удалось не потерять оптимизм и присутствие духа и жить полной и счастливой жизнью. Эта книга об искусстве видеть мир в позитивном свете, о способности черпать жизненную силу в самом себе, умении обмениваться энергией с ближним, не опустошая себя и его. Книга рассчитана на широкую аудиторию.
В жизни не так много переживаний, настолько же глубоких, как чувства, которые мы испытываем к нашим матерям. Корни некоторых этих чувств теряются в темных тайниках доречевого опыта. Ветви расходятся во все стороны, одни несут дивные, пропитанные солнцем моменты, а другие обломаны, с острыми и занозистыми краями, за которые мы постоянно цепляемся. Мать – непростая тема. Мы защищаем образ матери внутри себя, защищаем наши хрупкие с ней отношения путем отрицания всего, что могло бы его расшатать, и защищаем себя от разочарования, злости и боли, которые вытесняем из сознания.
Многие из нас уверены в безоблачности своего детства. Наша память бережно хранит воспоминания о ярких и приятных событиях, путешествиях, друзьях, родителях, которые, казалось бы, желали нам только лучшего и старательно о нас заботились. Однако, став взрослыми, мы все равно чувствуем себя неудовлетворенными и одинокими. Мы живем с постоянным ощущением, что все вокруг развивается не так, как мы бы того хотели, и не понимаем, как на это повлиять. Мы не знаем, что в нашем детстве развилась «невидимая сила», которая теперь мешает нам жить полноценно.