Трава на бетоне - [5]

Попробуй… Выиграй… Продли свою жизнь, и кто знает, может, ты встретишь меня…

Под рекламным экраном останавливались люди, прислушивались, и, взглянув на датчики, спешили дальше, но Арин точно знал, что, как минимум, половина из них сегодня купит лотерейный билет в надежде увидеть под лаковой пленкой волшебное слово "кеторазамин".

Ближе к торговому центру количество рекламы возрастало, шквал неоновых огней: синих, желтых, красных — пятнал болезненные, серьезные лица, покрывая их разноцветными лишаями. Отовсюду липли улыбки мониторов, блестки на полных губах, татуировки на обнаженных плечах и шепот динамиков, настойчивый, навязчивый:

Новая государственная программа: ускоренное обучение и трудоустройство…

Зная время, знаешь цель…

Мы зависим только от самих себя…

Страна поддержит…

Новая рекламная акция! Оплата инъекций вне очереди…

Время бесполезных людей прошло…

Выиграй!

И, может, ты встретишь меня…

Арин остановился возле небольшого магазина, вошел внутрь, оперся руками на прилавок, обвел взглядом ряд поблескивающих янтарными цветами высоких бутылок:

Давайте, как обычно, — сказал он продавцу, — или нет. Больше. У меня сегодня день не задался.

Меньше бегай, где ни попадя, — сурово отозвался грузный мужчина, снимая с полки квадратную, тяжелую бутыль. — Дождешься… Сколько можно шататься? Знаешь же, сколько тебе осталось, распланировал бы все, как нормальные люди, отучился, отработал…

И подох, — закончил Арин, выкладывая на прилавок деньги, — нет, спасибо.

Премного благодарен.

Дурак ты, — сказал продавец, отсчитывая сдачу, — эту систему придумали люди поумней тебя. Теперь никто времени зря не теряет — живем, как должны! Трудимся, отдыхаем, сколько положено, а не жрем по подворотням. Жизнь, пацан, слишком ценная вещь, чтобы тратить ее на всякую ерунду.

Вот именно, — пробормотал Арин, пряча бутылку под плащ. — Счастливо.

Вали.

Арин вышел наружу, поднял глаза на рекламный монитор, с которого улыбалась очередная красотка, выставляя напоказ залитые желтым латексным кружевом груди, потом повернулся и увидел менее привлекательную картину. У обочины, рядом с покосившимся фонарем, держась за него обеими руками, согнув костлявые плечи, стояла Шейла, тяжело и прерывисто дыша. Короткая голубая юбчонка, обнажавшая бледные ноги, расписанные крупной сеткой салатовых чулков, была залита неизвестного происхождения красно-оранжевой жидкостью. Та же жидкость стекала с ее всклокоченных волос, в которых запутались осколки стекла.

Арин подошел поближе, наклонил голову, пытаясь заглянуть в склоненное, густо замазанное косметикой лицо.

Ты чего тут делаешь?

Шейла качнулась, хватаясь за его руку, рассмеялась весело, беззаботно:

Нет, ты представляешь… Вот урод. Как же можно даму… бутылкой по голове?

Арин не выдержал и тоже рассмеялся:

Дура, — сказал он, — чем это ты так довела?

Не знаю, — ответила Шейла, выпрямляясь, кусая колечко, продетое сквозь губу, улыбаясь, — как-то не так рассказала про свою жизнь.

Ты что, не знаешь, что надо рассказывать? — Арин согнул руку в кисти, отставил ногу, томными и печальными стали вдруг карие глаза, — я должна жить ради своего ребенка… У него процесс самоликвидации идет медленно, а я уже умираю… Я так хочу жить ради него… Поэтому я и стала проституткой… Вот так вот, твою мать.

Не мне тебя учить.

Шейла согнулась пополам от смеха:

Или вот — мой любимый умирает… Я должна его спасти!

С любимым херовей прокатывает. Слушай… У меня литр отличного пойла и уйма времени. Составишь компанию?

Пошли, — легко согласилась девушка, отряхивая волосы от стекла. — Посмотри сзади, у меня чулки не порваны?

Арин заглянул ей за спину, скользнул взглядом по высоко обнаженным худым ногам.

Нет.

Какое счастье, а. Все-таки, есть в жизни приятные моменты. Пойдем, хорошенький мой.

Арин привел ее на кладбище автомашин, помог перебраться через завалы ржавых остовов, распахнул покосившуюся дверцу более-менее сохранившегося пикапа:

Залазь, дама.

Шейла наклонилась, полезла внутрь, не заботясь о том, что задравшаяся юбчонка обнажила худые ягодицы с тонкой полоской латекса между ними, уселась на сиденье, протянула руку, забирая бутылку. Арин влез следом, сел, закинув ноги на разбитую приборную панель, откинулся на спинку сидения, заложил руки за голову:

Я здесь ночую в последнее время.

Уютное местечко, — кивнула Шейла, откручивая зубами пробку и делая большой глоток, — но без удобств.

Если ты имеешь ввиду душ, то к моим услугам лучшие бассейны и сауны одного заведения под громким названием "Блиндаж".

Это бордель возле аэродрома?

Он самый.

Ты там работаешь?

Я там не работаю, — сказал Арин, забирая у нее бутылку, — я там просто свой. Это самое нормальное место из всех такого типа.

Чего это вдруг? — спросила Шейла, мельком взглянув на свой датчик, — там так же убивают ради прихоти, насколько я знаю. И так же калечат.

Зато туда не берут детей-отбраковок. Знаешь, что это?

Девушка отрицательно качнула головой.

Арин устроился поудобней, вытащил из кармана пачку сигарет, закурил, прикрыв глаза:

Когда новорожденному устанавливают степень интенсивности процесса самоликвидации и выдают датчик, бывают такие случаи, что родители отказываются от них, если процесс слишком активен. Не хотят привязываться, понимаешь? Вроде бы как в интернат. Но на государственное обеспечение их не берут: нет смысла и кеторазамин на них тоже бессмысленно тратить.