Траурный марш по селенью Ранкас - [7]

– На что им Уиска? Скала и скала, – смеялся Ривера.

– К нам не лезут, и нам до них дела нет. Понадобился голый камень – кушайте на здоровье.

– Это черт мастерит. Вот увидите. Тут дело нечисто.

Дон Теодоро Сантьяго непрестанно хмурился. Все смеялись. Дон Сантьяго любил покаркать. Предсказал, что колокольня обвалится. Как, обвалилась? Мор предсказал. Был тут мор? Он человек невеселый, что с ним спорить.

Не смеяться было надо, не глупости пороть, а пойти на Ограду, прикончить ее, растоптать на корню. Через много недель когда челюсти сжались от ужаса, дон Альфонсо Ривера признал, что мы проморгали опасность. Дон Сантьяго был прав, но Ограда поразила уже и заразила всю округу.

Фортунато остановился и прилег на траву. Сердце у него прыгало, как большая лягушка. Он приподнялся и вгляделся в туман: пока он тут отдышится, того и гляди, придут машины. Но глаза его не различили ни искорки. Дорога спала, свернувшись, словно кот.

Глава седьмая о том, много ли надо пуль, чтобы убить человека

По дорогам зачавкала зима. Следы заплывали грязью. В ущельях грохотал декабрь. Люди не выходили из хижин и глядели, как тонут в грязи подкованные копыта лошадей. Однажды в дождь на янауанкской дороге появился конный жандарм. Его песья морда была обращена к дому выборного Роблеса. Народ всполошился, но зря: брать никого не собирались. Просто субпрефект Валерио извещал, что тяжба между поместьем Уараутамбо и общиной Янакоча будет рассматриваться тринадцатого декабря. Жандарм по фамилии Пас поблагодарил за рюмочку и растворился в тумане.

– Редко бывает, – сказал Мелесьо де ла Вera, – редко бывает, чтоб власти так с нами нянчились.

– Не обольщайся, – сказал Агапито Роблес. – Судья устал от жалоб. Может, хочет миром уладить. – Он почесал ногу и засмеялся. – Может, не хочет на этот раз шума.

– Надо все приготовить, – сказал Конокрад.

– И как следует, – сказал Агапито. – Чтобы не было, как с теми, из Чинче.

Конокрад коротко захохотал. Выборный перекрестился. Жители Чинче, тоже тягавшиеся с поместьем, много месяцев ждали инспекции. Наконец, утомленные метрами прошений, власти согласились послать туда инспектора Галарсу. Не искушенное в судейских повадках население Чинче сильно обрадовалось. Выборный Амедео Кайетано приказал собрать со всей округи трубы и барабаны и воздвигнуть триумфальную арку. Он самолично съездил в главный город, чтобы купить новую рубаху и заказать безработному адвокату Лоренсане приветственную речь. Прославленный златоуст приготовил ему истинный шедевр. Накануне великого дня Кайетано побывал в Тамбопампе и оставил там лучших лошадей. Напомню, что Тамбопампа – это несколько домишек в самом начале дороги на Чинче. Словом, он все предусмотрел; не учел одного – зимы. От Серрб до Тамбопампы ехать часов пять; но дожди размыли дорогу. Инспектора ждали в одиннадцать утра, а прибыл он к восьми часам вечера. Грязный, усталый, раздраженный, вылез он из побеленного непогодой грузовика.

– Как вы себя чувствуете, ваша милость? – подобострастно спросил Кайетано. Инспектор мрачно оглядел побитые градом хижины.

– Лошади готовы, ваша милость, – добавил Кайетано.

– Ты что, смерти мне хочешь? – крикнул инспектор. – Не видишь, так тебя и так, какая погода? Никуда я не поеду. Здесь останусь. Организуйте мне поесть, а потом я отдохну.

Кайетано растерялся.

– Что, еды нету?

– В Чинче мы мяса нажарили, ваша милость.

– Я тебе не милость, так тебя и так!

– Слушаюсь, ваша милость.

Огонь разводили целый час. В одной из хижин Кайетано отыскал кофейную эссенцию. Инспектор ждал едва живой – он не ел с семи часов утра. Наконец Кайетано. принес кипящий кофе. Галарса подул, хлебнул и весь скривился.

– Это что за дрянь?

– Кофе, ваша милость.

– Покажи.

Ему принесли грязную бутылку. Инспектор вынул пробку и поскорее отвернулся.

– Где вы его выкопали, так тебя и так?

– Чистая эссенция, ваша милость. В Уанкайо покупали.

– Когда покупали, скотина?

– Год назад, ваша милость.

Инспектор воздел к небу руки;

– Господи, когда эти варвары станут людьми? Когда их коснется цивилизация? Кровать Хоть дадите?

Ему дали баранью шкуру. Инспектор забылся безотрадным сном. Власти селенья Чинче приуныли: если инспектор будет злиться, он решит дело не в их пользу. Выборному пришлось прибегнуть к кулакам, чтобы взбодрить их.

«Будь что будет, – сказал Кайетано. – Дадим, ему хороший завтрак». Предложение было прекрасное, но трудновыполнимое. Непогода перекрыла дорогу. Стали шарить по хуторам: не нашли ни крошки. Буря не унималась. Фермин Эспиноса – бывший сержант и бывший арендатор, поселившийся в пещере после изгнания из Чинче, – обнаружил курицу и экспроприировал ее. Приближался рассвет.

– Стряпать умеешь? – спросил Кайетано.

– В казарме всему научишься.

– Стуши-ка ее получше.

Когда голод разбудил инспектора, яркий солнечный свет смыл все грехи, а на чурбанчике, покрытом, как скатертью, пожелтевшей газетой, дымился котелок с тушеной курицей.

Инспектор понял, каких это стоило усилий, и улыбнулся. Он кинулся на котелок, проглотил одну ложку, и его чуть не вырвало.

– Это что за мерзость?

– Курица, ваша милость, – отвечал Кайетано. – Сам ощипал.