Траурный марш по селенью Ранкас - [6]

Шрифт
Интервал

Скорость сплетни превышает скорость света. Узнавши, что преступник не только прощен (в тот же вечер он вышел с судьей на прогулку), но и снискал небывалую милость, завистники позеленели, засели по домам и прикусили языки – всем хотелось побывать на свадьбе. Упоенный милостями дружбы, потревоженной облачком; которое вопреки недобрым людям предвещало не тьму, а сияющий полдень, субпрефект готовил небывалый пир. За месяц до празднества жандармы получили четкий приказ бестрепетно карать малейшее нарушение правил уличного движения, малейший шум и непорядок в торговле. Дон Эрон де лос Риос сурово наставил альгвасилов, и, стоило ослу неверно перейти дорогу или лавочнику недовесить грамма два, оплошности эти немедленно превращались в штрафы. Платить их можно было не только деньгами, и вот поросята, козы, куры заселяли все плотнее душные сараи славной жандармерии. За восемь дней до того, как отец Ловатон благословил новобрачных, сержант Кабреpa попросил разрешений прекратить облавы, так как птицу и скот уже некуда было сунуть. Не было места и в погребах субпрефекта, ломившихся от вин, сластей и фруктов, Доставленных из Лимы.

В первое сентябрьское воскресенье отец Ловатон благословил молодых, которым вместе было без малого сто лет. Народ перед храмом приветствовал криками жениха, выходившего под руку с зардевшейся пятидесятилетней невестой, а гости, согласно приглашению, напечатанному красным по голубому в типографии Серро-де-Паско, направились за посаженым отцом в «залу», то есть в столовую, и чуть не упали от зависти. Столы (к которым заключенные прибили по лишней доске) ломились под грузом поросят, козлят и кур. Если бы жених, одержимый бесом тщеславия, одумался пред лицом своего покровителя, все бы еще обошлось, но боги лишают разума тех, кого хотят погубить. Воспламененный лестью, которая опасней вина, субпрефект оступился. Не замечая, что судья Монтенегро не отведал ни одного из дивных блюд, он часов около шести поднял бокал и, обращаясь к посаженому отцу, произнес пагубные слова: «Ваше здоровье! Как, дон Пакито, видели вы такой пир?» Судья побледнел. Что он имеет в виду, пьяный наглец? Значит, пиры у самого судьи хуже этой наворованной жареной дряни? А у кого, интересно, подают самые изысканные блюда? У этого новобрачного кретина? Предположим, он лелеет столь дурацкую мечту, но зачем же об этом говорить, когда собрались все, ну все как есть сливки общества? Судья посерел, бокал его разлетелся об вымытый цемент, собеседники его побелели. Субпрефект застыл с бокалом в руке. Похолодевшая невеста попыталась заполнить собою пропасть, разверзшуюся перед тем, кто уже шесть часов был ее супругом и повелителем, и направилась к судье, раскрыв объятья. Судья вежливо ее отстранил и, преодолев препятствия (два стула, два учителя, один алькальд), медленно обрел угасшее было сознание. Левая его рука придерживала сердце; правая взметнулась три раза.

Глава шестая

о том, когда и где родилась Ограда

Когда она родилась? В понедельник, во вторник? Фортунато при родах не был. Ни выборный Ривера, ни власти, ни крестьяне, задержавшиеся на выгоне, не заметили, как прибыл поезд. По пути из школы дети видели, что у станции дремлют два вагона. Взрослые увидели их к вечеру. Состав был маленький – два вагона и паровоз. Власти давно и тщетно умоляли Компанию хоть из вежливости останавливаться в Ранкасе. Составы из Гольярискиски, гордясь своей рудой, проносились мимо, не кинув на селенье и взгляда. И вот наконец поезд здесь задержался. Узнав от этом, местные власти приготовились его достойно встретить. Нетрудно раздобыть рожки и барабаны, немало в пампе и нарядных уздечек и страшных масок. К несчастью, жители пасли скот, когда из вагонов повалили какие-то незнакомцы. Пришельца из Ондореса, из Хунина, из Уальяйя, из Вилья-де-Паско узнаешь сразу. Этих странных людей с дублеными лицами не признал никто. Они выгрузили мотки колючей проволоки. Управились к часу, поели и принялись копать ямки. Через каждые десять метров врыли по столбу.

Так родилась Ограда.

Обитатели ранчо стекаются в селенье к пяти. В этот час удобней всего договориться о продаже или покупке скота, сообщить о предстоящей свадьбе или крестинах. И теперь все вернулись в сумерках с пастбищ и увидели, что холм Уиска обнесен колючей проволокой. Холм этот голый, в нем нет ни руды, ни воды. К чему его обносить?

Холм в колючем ожерелье походил на корову в загоне.

Все мерли со смеху.

– И какой дурак его обнес!

– Геологи…

– Нет, эти, для телеграфа…

– Что за телеграфы?!

– Нас не трогают, значит, и нам до них нет дела, – сказал выборный Ривера.

Эту ночь Ограда проспала у холма. Наутро пастухи вышли, еще почесываясь; а когда пришли назад, Ограда проползла семь километров. В загоне мычал теперь и холм Уанкакала – черная глыба, украшенная по божьей воле Распятием, Скорбящей и двенадцатью апостолами. Из-за проволоки святых было хуже видно. Жители здешних ранчо немногословны. Они ничего не сказали, но по лицам пробежала тень. На площади их ждала еще одна весть: новоприбывшие не связаны с правительством. Абдон Медрано встретил случайно начальника телеграфа. Тот был человек сердитый и очень разгневался: «Что за дурацкие слухи вы тут распространяете? Они не для нас работают. Я сразу узнаю, если общественные работы. А эти не от правительства. Я о них и не слыхал».


Еще от автора Мануэль Скорса
Сказание об Агапито Роблесе

Произведения известного перуанского писателя составляют единый цикл, посвященный борьбе индейцев селенья, затерянного в Хунинской пампе, против произвола властей, отторгающих у них землю. Полные драматического накала, они привлекают яркостью образов, сочетанием социальной остроты с остротой художественного мышления.В третьем томе серии, было рассказано о массовом расстреле в Янакоче. Члены общины, пережившие его, были арестованы и содержались в тюрьмах в разных концах страны. Через шестнадцать месяцев выборному общины удалось вырваться из тюрьмы в Уануко.


Бессонный всадник

Произведения всемирно известного перуанского писателя составляют единый цикл, посвященный борьбе индейцев селенья, затерянного в Хунинской пампе, против произвола властей, отторгающих у них землю. Полные драматического накала, они привлекают яркостью образов, сочетанием социальной остроты с остротой художественного мышления. Трагические для индейцев эпизоды борьбы, в которой растет их мужество, перемежаются с поэтическими легендами и преданиями.Все факты, персонажи, имена и обстоятельства в настоящей книге – подлинные.


Гарабомбо-невидимка

Произведения всемирно известного перуанского писателя составляют единый цикл, посвященный борьбе индейцев селенья, затерянного в Хунинской пампе, против произвола властей, отторгающих у них землю. Полные драматического накала, они привлекают яркостью образов, сочетанием социальной остроты с остротой художественного мышления. Трагические для индейцев эпизоды борьбы, в которой растет их мужество, перемежаются с поэтическими легендами и преданиями.Книга эта – еще одна глава Молчаливой Битвы, которую веками ведут с местным населением Перу и с теми, кто пережил великие культуры, существовавшие у нас до Колумба.


Рекомендуем почитать
Юбилейный выпуск журнала Октябрь

«Сто лет минус пять» отметил в 2019 году журнал «Октябрь», и под таким названием выходит номер стихов и прозы ведущих современных авторов – изысканная антология малой формы. Сколько копий сломано в спорах о том, что такое современный роман. Но вот весомый повод поломать голову над тайной современного рассказа, который на поверку оказывается перформансом, поэмой, былью, ворожбой, поступком, исповедью современности, вмещающими жизнь в объеме романа. Перед вами коллекция визитных карточек писателей, получивших широкое признание и в то же время постоянно умеющих удивить новым поворотом творчества.


Двадцать кубов счастья

В детстве Спартак мечтает связать себя с искусством и психологией: снимать интеллектуальное кино и помогать людям. Но, столкнувшись с реальным миром, он сворачивает с желаемого курса и попадает в круговорот событий, которые меняют его жизнь: алкоголь, наркотики, плохие парни и смертельная болезнь. Оказавшись на самом дне, Спартак осознает трагедию всего происходящего, задумывается над тем, как выбраться из этой ямы, и пытается все исправить. Но призраки прошлого не намерены отпускать его. Книга содержит нецензурную брань.


Хизер превыше всего

Марк и Карен Брейкстоуны – практически идеальная семья. Он – успешный финансист. Она – интеллектуалка – отказалась от карьеры ради дочери. У них есть и солидный счет в банке, и роскошная нью-йоркская квартира. Они ни в чем себе не отказывают. И обожают свою единственную дочь Хизер, которую не только они, но и окружающие считают совершенством. Это красивая, умная и добрая девочка. Но вдруг на идиллическом горизонте возникает пугающая тень. Что общего может быть между ангелом с Манхэттена и уголовником из Нью-Джерси? Как они вообще могли встретиться? Захватывающая история с непредсказуемой развязкой – и одновременно жесткая насмешка над штампами массового сознания: культом успеха, вульгарной социологией и доморощенным психоанализом.


Завтра ты войдешь в класс

33 года преподает историю и физику (25 из них в восьмилетней школе села Калтай Томской области) автор этих записок — Леонид Андреевич Гартунг. В 1968 году он участвовал во Всесоюзном съезде учителей. Награжден значком «Отличник народного просвещения». Читатели знают его и как интересного писателя, автора художественных произведений «Трудная весна», «Зори не гаснут», «Окно в сад», «Порог», «На исходе зимы». Все они посвящены сельской интеллигенции и, прежде всего, нелегкому труду сельского учителя. Л. А. Гартунг — член Союза писателей СССР.


Идёт человек…

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.