Трактаты - [54]
ФЕОТИМ: Действительно, отличный канон! Ведь он не только показывает, но и как бы отсекает и отбрасывает прочь искривления. А можно ли при помощи подобного канона изобличать и заблуждающихся относительно Владычнего домостроительства?
ФЕОФАН: Очень даже.
ФЕОТИМ: Итак, что же это за канон?
ФЕОФАН: Такой, что мы веруемъ во единаго Господа Iисуса Христа[561] , то есть – во единого Сына Божия воплотившегося или, иначе говоря, сложного (διπλουν). Поэтому, если Несторий скажет, что иной от Бога [родился] и иной от Матери-Девы, а Евтихий, – напротив, – что у Христа одна природа, то ты приложи их слова к правилу веры, которое Того же Христа называет одним сложным Богочеловеком. И сразу же Евтихий будет изобличен в том, что он отрицает сложность, используя против него единство; а Несторий – что, отвергая единство ипостаси, пытается двойственностью природ упразднить единство Лица.
ФЕОТИМ: А получится ли у тебя таким же образом опровергнуть и учения Варлаама и тех, кто находится в опасности присоединиться к нему?
ФЕОФАН: Разумеется.
ФЕОТИМ: Тогда разъясни нам и это получше на словах.
ФЕОФАН: Конечно, разъясню. Как то, первое правило составил я тебе от Моисеевых слов, так и это – произведя его от отеческих [речений]. Ибо все они – одно, по Владычней молитве[562], и хотя можно было бы и из [слов] одного из них приготовить это правило, но для особо упорных требуются многие.
ФЕОТИМ: Назови, ради Бога, Феофан, применительно к каждому из приведенных тобою [речений] и изрекшего, и где в своих произведениях он это сказал, чтобы для желающих было возможно прочитать любое [из них] в их собственных книгах.
ФЕОФАН: Это я сделаю: особенно в отношении самого необходимого для ныне предлежащего предмета исследований. Итак, Василий Великий, толкуя сорок четвертый псалом Давида, говорит, что «красота поистине Сильного – это Его умопостигаемая и созерцаемая божественность»[563]. А Григорий Богослов, склоняя к принятию божественного крещения, «светом» называет «показанную на горе ученикам божественность, превышающую крепостью слабое зрение»[564]. И также в письме ко Клидонию говорит: «Он придет, как это показало мое слово, Таков, Каким был виден ученикам или Каким показался, когда божественность победила плоть»[565]. А Макарий Великий, раскрывая, насколько это возможно, духовное созерцание и проясняя насчет света откровения, говорит: «поскольку всякий помысел по причине воображения неких чувственных [предметов] входит в сердце, то тогда [лишь] просвещает его блаженный свет Божества, когда оно вполне освободится от всех них и станет чистым от всякого их образа, если только оная светлость действительно является чистому уму по прекращении всех помышлений»[566] . А божественный Митрофан, соединивший с мелодией слова: «Иже по существу невидимое Слово и вседетельное, узрѣлся еси человѣкомъ, человѣка призывая ко причастiю Твоего божества»[567]. А Григорий Нисский, опровергая [измышления] духоборцев, говорит, что «именование «божественность» выражает собой не природу Духа, а зрительную силу. Ибо если что-либо говорится о ней, то обозначает что-либо из того, что окрест нее, а сама божественная природа пребывает невыразимой и неизреченной, превосходя всякое[выражаемое]посредством речи значение»[568]. И еще он же в письме к Авлавию говорит, что «[слово ] «Бог» указывает на Действующего, а «божественность» – на энергию, так что ни одно из трех [Лиц] – не энергия, но скорее каждое из Них – действующее»[569]. А великий Афанасий в сочинении против Македония говорит: «то, что Он является Богом, вторично по отношению к природе; ведь и мы становимся богами, а стать той же природы [что и Он] не можем»[570]. И затем великий Василий пишет врачу Евстафию: «не знаю, как все придумывающие относят наименование «божественность» к указанию на природу. Ведь это наименование несет [в себе] указание на некую силу(εξουσια)– будь то зрительную или деятельную. А божественная природа пребывает во всех мыслимых именах невыразимой в смысле того, чем она является, как это показало наше слово, поскольку благодаря им мы научились различиям между энергиями, а природу Действующего ничуть не больше смогли познать через уразумение энергий. Ведь когда кто-либо объясняет смысл каждого из этих имен и самой природы, при которой эти имена, то не один и тот же смысл придает тем и другой. А у тех, у которых смысл разный, различна и природа. Стало быть, иное есть сущность, для которой до сих пор не нашлось выражающего ее слова, и иное – значение имен[обретающихся]при ней, именующихся от некоей энергии или достоинства. Итак, то, что в энергиях не существует никакого различия лиц, обнаруживаем из общности имен; а изменения по природе не находим никакого очевидного свидетельства, как уже было сказано, ибо тождеством энергий указывается также и на общность природы
