Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века - [145]

Первая информация о Катынском расстреле появилась в 1943 г. По заявлению немецкой стороны, расстрел был организован НКВД в 1940 г. Советский Союз отрицал эти данные; после освобождения Смоленска официальные органы провели альтернативное расследование под руководством Николая Бурденко, результаты которого показали, что поляков расстреляли немецкие войска в 1941 г. В 1990 г. СССР признал, что расстрел осуществлял НКВД; это решение подтвердило расследование Генеральной прокуратуры, завершенное в 2004 г., а в 2010 г. Государственная Дума РФ также выступила с заявлением, в котором назвала событие в Катыни одним из преступлений сталинского режима.

Несмотря на то что вина НКВД в Катынской трагедии является официально признанной версией, общественные дискуссии по этому вопросу продолжаются. Документы, лежащие в основе доказательной базы, называются фальшивыми, а сама практика признания, по мнению сторонников альтернативной точки зрения, инициирована стремлением «очернить достижения Советского Союза» или наладить отношения с западными странами посредством «сдачи своих позиций». Продолжает издаваться соответствующая литература, авторы которой выступают в поддержку первичной советской версии событий^[1200]. На фоне мемориальных войн в 2019 г. несколько десятков человек, ученых-историков, политологов, общественных деятелей подписали открытое письмо на имя президента, в котором назвали официальную версию «крупнейшей политической провокацией ХХ века», инструментом информационной войны, которая ведется против РФ, и фальсификации истории Второй мировой войны^[1201]. При этом некоторые, как В. Н. Швед, пытаются интегрировать оба подхода: не отрицая факт советских расстрелов, он стремится доказать, будто и сами немцы расстреливали неких поляков в 1941 г. В свою очередь, сторонники официальной версии также продолжают распространять материалы, подтверждающие вину НКВД в расстреле поляков. Подробно рассматриваются и опровергаются аргументы противников^[1202], предлагаются различные источники и исследования^[1203], а сами события однозначно определяются как «расстрел в СССР весной 1940 г. 22 тыс. польских военнопленных и узников тюрем»^[1204], при этом подчеркивается, что «решение о расстреле военнопленных было принято “тройкой” НКВД СССР в рамках постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г.»^[1205].

Анализ моделей восприятия Катынской трагедии был основан на двух видах источников. Во-первых, мы изучали речи, высказывания политических деятелей, благодаря которым оказалось возможным проанализировать официальную позицию России по событиям в Катыни и обратить внимание на место этих событий в стратегиях политики памяти. Основным источником стал сайт «Президент России». Безусловно, наше внимание обратило на себя то, что информация об исторических событиях в Катыни далека от фокуса внимания официальной политической элиты: поиск по ключевому слову выдал только 17 результатов, большинство из которых касались крушения самолета ТУ-154, которое произошло 10 апреля 2010 г. Во-вторых, комментарии к тематическим новостям, обсуждения в социальных сетях позволили анализировать текущие дискуссии, выявить особенности аргументации, модели описания и т. д. сторонников той или иной точки зрения. Источниками стали материалы наиболее массовых дискуссионных исторических сообществ социальной сети «ВКонтакте»: «Любители истории», «Студент-историк», «Военная история мира», «Военная история», — а также рецензии отечественных кинолюбителей на фильм «Катынь», комментарии и сообщения на новостных ресурсах. Дополнительными источниками послужили материалы СМИ, информационных сайтов («Завтра», «Коммерсант», «Комсомольская правда», «Литературная газета», «Аргументы и факты»), которые не позволяют составить полную картину оценки Катынской трагедии со стороны общественного мнения, но могут служить иллюстрациями отдельных тенденций.

Под исторической памятью мы понимаем связанные друг с другом исторические сообщения, которые, как правило, отражают эмоциональное восприятие, рефлексию носителей информации о событиях, фактах прошлого. Она не тождественна знанию истории, однако оказывает влияние на осмысление прошлого, т. к. выступает в качестве когнитивного фильтра. Образы исторической памяти испытывают на себе влияние актуальной современной информации, событий, адаптируясь под них^[1206]. Изменение нашего интереса к прошлому определяет динамику коллективной памяти. Важным для нашего исследования является замечание И. Ирвин-Зарецки, которая подчеркивает, что конфликтный потенциал образов исторической памяти различных сообществ может стать источником изменения этих образов ^[1207], т. е., исследуя дискуссии вокруг исторических тем, мы можем предположить возможные векторы динамики исторической памяти. Память, таким образом, можно воспринимать как совокупность социальных практик, посредством которых она формируется^[1208].

Историческая ответственность, на наш взгляд, также представляет собой один из аспектов процесса выстраивания отношения какого-либо сообщества к прошлому. Мы, как и Х. Арендт, предлагаем сделать акцент на политической ответственности как на той форме ответственности, «которую каждое правительство несет за все решения своих предшественников, а каждый народ — за свершения и прегрешения прошлого»