Трагедия на Витимском тракте - [10]

В среду, в 10 часов утра Анохин, Крылов и Козер выехали домой.

Поклажи заметно прибавилось. В передке повозки лежал прикрытый сеном большой куль битой птицы. Однако отдохнувшая лошадь тянула старательно и ходко.

Вскоре миновали улус Комарье, потом селение Мухор–Колдуй. Двумя часами за полдень подъехали к зимовью на сорок первой версте. Хотели сделать остановку для обеда, но, посоветовавшись, решили ехать дальше и устроить привал на том же месте, где отдыхали и первый раз.

Вскоре навстречу из города начали попадаться крестьяне. Но день был будним, и встречных было немного, всего несколько подвод. Все ехали налегке: кто за грузом, кто после продажи груза. Завидев охотников, издалека уступали колею. Как и раньше, Козер не забывал спрашивать — тихо ли на тракте, хотя до города оставалось меньше сорока верст.

Последние подводы попались на тридцать пятой версте. Встречные лошади без напряжения, мелкой трусцой катили под уклон порожние телеги. Однако, вывернув из–за поворота и заметив охотников, передний возчик зачем–то подхлестнул коня и мимо пронесся едва ли не рысью.

Это встревожило Козера, и он долго не мог успокоиться, оборачивался назад, озирался по сторонам, всматривался в каждый куст или пень за придорожной канавой.

Анохин и Крылов курили и спокойно разговаривали. Оба беспокоились лишь о том, как бы успеть сегодня домой, чтоб не причинять лишних волнений ни женам, ни товарищам по работе.

Крылов до беспамятства любил семилетнего сынишку, успел соскучиться по нему, теперь даже пожалел вслух, что не взял парнишку с собой, когда тот со слезами умолял его об этом.

— А что? — словно убеждая сам себя, рассуждал Крылов. — В Сибири так и растут дети… Поднялся на ноги — изволь с тайгой знакомиться! Вот и вырастают — сильные да ловкие. А у нас, горожан? Парнишке семь лет, а еще лесу не видел…

Анохин слушал и улыбался.

Тридцать третья верста встретила их горелым лесом. Пожар был давно, лет десять или больше назад. Тут и там успели подняться в рост человека кустики молодого березняка. Но бушевал пожар, наверное, яростно. Все вокруг до сих пор сохраняло сероватый безжизненный оттенок. Везде — вывороченные с корнями пни, огромные головешки не до конца сгоревших стволов.

Лес был изреженный и далеко просматривался. Лишь саженях в ста от дороги вновь начиналась густая стена молодой тайги.

Козер успокоился, повернулся к попутчикам и попросил закурить. Анохин протянул портсигар. Козер взял папиросу, успел чиркнуть спичку, и в это время откуда–то спереди и справа раздался угрожающий окрик:

— Стой!

Анохин рванул из–под полушубка маузер. Козер пригнулся, снимая из–за спины ружье. Крылов, ничего не видя и не понимая, склонился вправо, стараясь рассмотреть, что там происходит.

В ту же секунду навстречу им грянул пронзительно резкий недружный залп…

3

— Тут я увидел троих. До этого они, наверное, укрывались за пнями, а в момент выстрела встали в рост… Лошадь дернулась в сторону, Повозка накренилась, и мы все трое вывалились на дорогу… Анохин упал и больше не поднимался… Крылов успел снять карабин и выстрелил… В ответ ударил новый залп, и Крылов тяжело застонал… Лошадь бросилась с дороги влево. Мы все трое оказались на голом месте, без всякого укрытия… Разбойники почему–то замешкались, я воспользовался этим и бросился в лес. На бегу почувствовал, что ранен в правую ногу…

Козер останавливается, воспаленными от страха и переживаний глазами долго смотрит, как Васильев торопливо записывает его слова в протокол, потом продолжает:

— Ружье я бросил… Зацепился им за куст и бросил. Потом снял шубу… Пробежав с версту, снял ботинки… Теперь я и сам не понимаю, зачем сделал это.

— Значит, вы говорите, что видели разбойников? Сколько их было?

— Трое.

— Трое или четверо?

— Я видел троих… Они одеты были в темно–серые полушубки до колеи, на голове — платки с отверстиями для глаз.

— Значит, к тому времени, когда вы бросились в лес, оба ваших товарища уже не были живы?

— Нет. Крылов, пожалуй, был еще жив, только тяжело ранен… Я помню, что я еще останавливался послушать, не добивают ли его. Но все было тихо. Сквозь чащу ничего не было видно… Сделав большой крюк по лесу, я снова вышел на тракт, недалеко от зимовья. Уже был вечер. По дороге из города ехал старик с татарчонком. Я спросил — лежат ли на тракте убитые товарищи? Он ответил, что никаких трупов на дороге нет, а лежат чьи–то шубы. Я понял, что старик не хочет говорить правду… Потом в зимовье татарчонок, оставшийся там ночевать, сказал, что на дороге действительно лежат двое убитых… В зимовье я стал просить лошадь, чтоб отправиться или в город, или в Коморье, где еще надеялся застать Мациевского и Гребнева. Но лошади мне не дали. Переночевав, рано утром отправился по тракту в Мухор–Кондуй, встретил едущего в город мужика и с ним отправил в город записку Антонову. В Мухор–Кондуе уговорил одного мужика отвезти меня до Коморья, но Мациевского и Гребнева там уже не было. Один бурят согласился разыскать их на озере Центур, я послал им записку, и назавтра они ко мне приехали. По пути в город встретили милицейский разъезд и вернулись сюда.