Трагедия армянского народа. История посла Моргентау - [5]

В облике Талаата, как и большинства сильных мужчин, иногда проскальзывало что-то дикое, можно сказать, даже жестокое. Однажды я обнаружил его сидящим на обычном месте, широкие плечи были расправлены, глаза сверкали, руки покоились на столе. Видя его в таком настроении, я всегда ожидал неприятностей. Я обращался к нему с просьбами, а Талаат отвечал между затяжками одним только «Нет!».

Я подошел к его столу.

– Я полагаю, что вся проблема заключается в этих руках, ваше превосходительство, – сказал я. – Не снимите ли вы их со стола?

Лицо Талаата сначала сморщилось, но потом он всплеснул руками, откинулся назад и расхохотался. Ему так понравилось мое обращение к нему, что он удовлетворил все мои просьбы.

В другой раз я зашел к нему, когда у него были два арабских принца. Талаат был серьезным, величественным и отказывал мне во всех просьбах. «Нет, я не стану этого делать» или «Нет, у меня нет ни малейшего намерения этого делать», – отвечал он. Я видел, что он старается произвести впечатление на своих гостей, показать им, что он стал таким «большим» человеком, что, не колеблясь, отказывает послу. Поэтому я подошел ближе и тихо сказал ему:

– Я вижу, что вы стараетесь произвести впечатление на этих принцев. Если вам так необходимо становиться в позу, то делайте это с австралийским послом – он ждет за дверью. Мои дела слишком важны, чтобы к ним несерьезно относиться.

Талаат рассмеялся.

– Приходите через час, – сказал он.

Когда я вернулся, оба арабских принца уже ушли, и у нас не возникло проблем с тем, чтобы решить дела удовлетворительным для меня образом.

– Кто-то должен управлять Турцией, почему не мы? – однажды сказал мне Талаат. Ситуация как раз была близка к этому. – Я был очень разочарован, – продолжил он, – тем, что турки не приняли демократические принципы. Я очень надеялся на обратное и много работал для этого – но они не были к этому готовы.

Он понимал, что правительством может овладеть первый же инициативный и умеющий работать человек, и был решительно настроен стать таким человеком. Из всех турецких политиков, которых я когда-либо встречал, Талаат, на мой взгляд, был единственным, имевшим замечательные врожденные способности. Он был очень силен и имел огромное влияние на людей, соображал он быстро и имел почти сверхъестественную проницательность, вследствие чего легко понимал человеческие мотивы. Гениальность и чувство юмора сделали его прекрасным управленцем. После убийства Назима он показал всю свою жесткость, принимая меры, имеющие целью получение власти в раздробленной стране. Он распространил свое влияние на правительство не за один прием, нет, он действовал исподволь, осторожно выясняя обстановку. Талаат понимал все слабые места своего положения. Ему нужно было принимать во внимание несколько факторов: зависть товарищей по революционному комитету, следовавшую за ним буквально по пятам, армию, иностранные правительства, влияние нескольких фракций, которые выдумали то, что впоследствии выдавалось за общественное мнение. Любой из этих факторов мог уничтожить его как политически, так и физически. Он понимал всю опасность той тропы, на которую ступил, и всегда предвидел свою насильственную смерть. «Не суждено мне умереть в постели», – сказал он мне. Став министром внутренних дел, Талаат получил власть над полицией и администрацией провинций, или вилайетов. Это дало ему огромную власть, которую он использовал для усиления позиции комитета. Он пытался получить поддержку всех влиятельных фракций исподволь, ставя их представителей на посты в кабинете. И хотя позже он оказался виновным в убийстве сотен тысяч армян, в данное время Талаат утверждал, что комитет стремится к объединению всех этносов империи. И именно по этой причине членами кабинета были араб-христианин, перешедший в ислам еврей, черкес, армянин и египтянин.

Позже он сделал так, что пост великого визиря, самый высокий пост в правительстве, стал в общих чертах соответствовать посту канцлера в Германии. Человек, которого он выбрал на эту должность, Саид Халим, был египетским принцем, родственником хедива Египта, человеком богатым и образованным. Он говорил по-английски и по-французски свободно, как на родном языке, и был бы украшением любого общества. Но в то же время он был человеком безгранично тщеславным и амбициозным. Самым большим его желанием было стать хедивом Египта. И именно это заставило его связать свою политическую карьеру с той шайкой, что правила в Турции. С самого начала он финансировал младотурок, и его вклад в это дело был наибольшим. В награду они дали ему самый высокий пост в империи, правда при молчаливом согласии на то, что он не станет пытаться действовать в соответствии со своими полномочиями, а будет лишь наслаждаться своим высоким положением.

Подготовка Германии к войне в течение многих лет включала в себя изучение внутренней обстановки в других странах. Необходимой составляющей императорской программы было получение максимальных преимуществ из подобного рода смут для осуществления планов проникновения и завоевания. Всем известно, что эмиссары Германии пытались осуществить во Франции, Италии и даже в Соединенных Штатах, и их успех в России сильно изменил ход войны. Несомненно, что существовавшая в 1913–1914 годах в Турции обстановка давала прекрасные возможности для подобного рода манипуляций. Однако у Германии в Турции было одно преимущество, не столь очевидное в других странах. Талаат и его товарищи нуждались в Германии почти так же сильно, как Германия – в Талаате. Талаат и его товарищи были новичками в деле управления государством. Их финансы были исчерпаны, армия и морской флот разбиты в пух и прах, враги постоянно пытались уничтожить их, а великие державы рассматривали их как жалких авантюристов, чья карьера должна была быть скоро завершена. Без мощной поддержки извне было лишь вопросом времени, как долго сможет просуществовать новый режим. Талаату и его комитету была необходима чужая сила, чтобы создать армию и морской флот, выделить средства для народа, помочь восстановить промышленность и защитить все это от агрессии окружающих Турцию держав. Они были невежественны в искусстве управления государством и поэтому нуждались в мудром советнике, который мог бы провести их через все капканы международных интриг. Где можно было найти такого защитника? Очевидно, лишь одна великая европейская держава могла подойти на эту роль. Какая же? Десять лет назад Турция, естественно, обратилась бы к Англии. Но сейчас Турция рассматривала Англию как государство, лишившее ее Египта и не защитившее от распада после Балканской войны. Теперь Великобритания вместе с Россией контролировала Персию и поэтому являлась постоянной угрозой для азиатских владений – по крайней мере, так считала Турция. Англия мало-помалу отзывала свой капитал из Турции, английские государственные деятели полагали, что задача выталкивания Турции из Европы почти выполнена и что вся ближневосточная политика Великобритании зависит от сохранения политической ситуации на Балканах, что обеспечивалось Бухарестским мирным договором. Договором, который Турция отказывалась считать значимым и который собиралась расстроить. Кроме того, Турция боялась России в 1914 году так же, как во времена Петра I. Россия была историческим врагом, нацией, которая дала свободу Болгарии и Румынии, которая была самой активной в разделении Оттоманской империи и которая считала себя единственной силой, способной владеть Константинополем. Я полагаю, что этот страх перед Россией был одним из факторов, толкнувших Турцию в объятия Германии. В течение более сотни лет Турция рассматривала Англию как самую надежную защиту от российской агрессии, теперь же Англия стала мнимым другом России. Более того, тогда было широко распространено разделяемое главами Турции мнение, что Англия очень хотела бы, чтобы Россия «унаследовала» Константинополь и Дарданеллы.