Трагедия адмирала Колчака. Книга 2 - [32]

С. 25]. Нокс согласился и, согласившись, идет уже по пути помощи только Всероссийскому правительству, ие делая никаких сепаратных шагов. 23 октября Нокс («само олицетворение энергии и решительности», по характеристике Иностранцева) предложил Болдыреву пять пунктов, «ясных и понятных», на основе которых он готов «сделать все», что в его власти, в целях «оказать помощь русскому правительству в деле формирования русской армии». Эти условия говорили, что новая русская армия должна быть настоящей армией без комитетов и комиссаров; что русское правительство будет требовать от союзных представителей оказания помощи не разным русским военным начальникам, а только русскому правительству; что германские военнопленные будут заключены в концентрационные лагеря и что будут приняты меры по упорядочению железных дорог. «Пять» пунктов Нокса заключали в себе и шестой, выражавший общее пожелание: «Мы имеем право требовать, чтобы все личные и партийные интересы были бы устранены и сильное правительство сформировано, которое бы не препятствовало в создании армии для спасения России» [прил. к тексту Болдырева. С. 524—525]. Болдырев подписал это условие. Одновременно, по инициативе военных кругов, было сделано обращение к союзным державам от имени всероссийской власти. В нем подчеркивалось, что создание русской армии возможно лишь при условии высшего над ней самостоятельного единоначалия в лице русского генерала и что необходимо установить правильные взаимоотношения с чехословацкой армией. Очевидно, утверждение Дюбарбье, что предусмотрительная Директория хотела подчинить все сибирские силы иностранному командованию и что только в силу этой просьбы была послана миссия ген. Жанена [с. 87], мало соответствует действительности. Дюбарбье красочно описывает, что было бы: не было бы борьбы с атаманами, не существовало бы чешского вопроса. Было бы триумфальное шествие по Сибири. Но свергнувший Директорию Колчак, как ставленник англичан, не мог поставить себя в подчинение французскому генералу (поистине фантазии мемуаристов неограниченны — оказывается, все дело заключалось в заинтересованности англичан в богатствах Туркестана).

16 декабря произошло первое свидание Колчака с Жаненом. Последний описывает его в своем дневнике:

«...Колчак полагал, что его вступление во власть заставило державы отказаться от их проекта относительно Нокса и меня. Радиотелеграмма неприятно вывела его из заблуждения. Он в резкой форме делает нам разнообразные и длинные возражения сентиментального порядка. Смысл его власти в военном действии, и, если бы главнокомандование отделялось от власти диктаторской, последняя утратила бы свою основу. (Общественное) мнение не поняло бы ее и было бы оскорбительно. Армия питает к нему доверие, она утратила бы его, если бы ее передали в руки союзников. Она создана и боролась без них. Как объяснить теперь эти требования, эту подмену? "Мне нужны только сапоги, теплые вещи и припасы. Если нам в них отказывают, пусть оставят нас в покое, мы сумеем снабдить себя сами, взять у врага. Это гражданская война, а не военная; иностранец не был бы способен ею руководить. Чтобы после удачи Правительство стало прочно, надо чтобы во время борьбы командование было русским"» [с. 227]⁴²

На другой день происходило новое свидание.

«Перед этим мы окольным путем узнали, что собирался Совет министров, где высказывалось мнение прямо отказаться от нашей помощи... Постановили, что адм. Колчак в качестве Верховного правителя, естественно, является верховным вождем русских сил, что я являюсь таковым для сил союзников, что адмирал может меня уполномочить заменить его на фронте и быть его помощником»... [с. 228]⁴³.

Ген. Нокс в своей критике дневника Жанена отмечает наивность идеи поручить иностранцу общее командование в Сибири:

«Первоначально была мысль поручить ген. Жанену командование всеми войсками — русскими и союзными — в Сибири. Между тем даже вначале, что вполне естественно, не было ни малейших шансов, что русские, увлеченные войной за освобождение земли своей, согласятся возглавить иностранцем свою армию. Тот факт, что они совершенно отказались участвовать в этих планах, задел самолюбие генерала»... [«М. S1.», 1925, IV, р. 20].

Жанен возражает, что он никогда и не желал подобного командования и что при последовавшем объезде фронта убедился в опасности для престижа Франции непосредственного командования гнилым организмом [там же. С. 21]⁴⁴. Однако раздраженность чувствуется в каждом слове записи Жанена, и, вероятно, она объясняется не только экспансивными манерами Колчака, которые шокировали «эффектного французского генерала» [Гинс]⁴⁵. По словам Гинса, по приезде в Омск Жанен был тароват на обещания — через 15 дней Советская Россия будет окружена [I, с. 302]⁴⁶. От такого увлечения Жанен должен был быстро излечиться. По меткому слову Дюбарбье, в сущности, Жанен был только начальником чехословацких войск, которые не хотели больше сражаться на русском фронте [с. 123]. В этом Жанен, конечно, не был виноват. И, может быть, его нельзя обвинять в том, что он не сумел дисциплинировать подчиненные ему войска — разнородный конгломерат из всех народов. Нокс так формулировал свое заключение по поводу обвинительного акта Жанена: «Много факторов привели к заключительной сибирской трагедии. Может быть, среди них следует указать на тот факт, естественно замолченный в дневнике, что французский генерал был неспособен дисциплинировать, как бы следовало, союзнические части, находившиеся под его командой».