Трагедии Расина - [9]

Пять лет я каждый день в покои к ней вхожу

И словно в первый раз на милую гляжу

(11,2)

подчеркивают эту неподвижность времени. Время в "Беренике" утрачивает свои три измерения, ибо для героев, вернее, для главного - для их любви нет будущего. Время становится одномерным. И это получает свое отражение в той идеальной реализации классического правила единства времени, которое мы видим в "Беренике".

По гармоничной простоте и строгости композиции, лаконизму сюжета и прозрачной ясности языка "Береника" представляет наиболее полное и чистое воплощение принципов поэтики классицизма.

"Береника" окончательно закрепила главенствующее положение Расина на театральном горизонте Франции. Неудачное для Корнеля состязание только подчеркнуло и выявило историческую грань, которая пролегла между ними, отодвинув Корнеля в прошлое. Отныне даже самые верные поклонники старшего поэта вынуждены были признать достоинства младшего.

В этой атмосфере всеобщего признания появляются две следующие трагедии Расина - "Баязет" (1672) и "Митридат" (1673). "Баязет" занимает особое место в трагедии французского классицизма, ибо вместо традиционного античного материала Расин обращается к современному Востоку - к событиям, происшедшим в Турции в 1638 г. Он сам оговаривает это обстоятельство во втором предисловии (1676 г.), указывая, что "удаленность страны в какой-то мере возмещает слишком большую близость во времени". Иными словами, дистанция, необходимая для высокого трагического действа, не обязательно должна быть временной. В "Баязете" неистовая безудержность страсти, проявившаяся уже в "Андромахе", сочетается с атмосферой политических интриг и преступлений, знакомых нам по "Британику". И то, и другое здесь усилено специфическим колоритом восточного двора. И хотя недоброжелатели Расина во главе с Корнелем иронизировали над тем, что его герои - турки лишь по одежде, а по чувствам и словам - французы, следует признать, что Расину удалось придать своей трагедии "восточный колорит", разумеется, в том ограниченном и условном понимании, которое допускала абстрактно-обобщенная эстетика классицизма. Что касается основной драматической ситуации - преступной страсти султанши Роксаны к младшему брату ее мужа, то ее можно рассматривать в какой-то мере как прообраз будущей "Федры", но еще не осложненный той морально-этической проблематикой, которая будет присуща трагедии 1677 г.

Успех "Баязета", одной из самых сценичных трагедий Расина, был продолжительным. Пьеса прочно вошла в театральный репертуар.

В том же году Расин, едва достигший 33 лет, был избран членом Французской Академии. Эта необычно ранняя честь, означавшая высшее признание литературных заслуг, по-видимому, встретила сопротивление большинства членов Академии. Одни видели в Расине выскочку и карьериста, другие были раздражены неизменно агрессивным тоном его предисловий к пьесам. У тех, кто принадлежал к духовному званию (а таких в Академии было немало), не вызывала сочувствия его репутация театрального драматурга. Однако вопрос решило явное покровительство, оказываемое Расину Кольбером. Ситуация, возникшая в Академии, знаменательна для двойственного положения, в котором оказывается Расин в середине 1670-х годов. С одной стороны, он пользуется благосклонностью двора, с другой - его быстрая карьера, литературная слава и успех вызывают резко неприязненную реакцию не только в писательских кругах (этим можно было в конце концов пренебречь), но и в аристократических салонах, недовольных политикой двора и прежде всего покровительством, оказываемым литераторам из буржуазной среды. Нападки критики, которые несколькими годами раньше можно было объяснить просто профессиональной завистью или групповыми интересами, сейчас получают поддержку или даже инспирируются влиятельными лицами высшего света. Если одновременная постановка двух "Береник" еще могла выглядеть как непредвзятое состязание обоих поэтов, то в 1674-1675 гг. история двух "Ифигений" и в 1677 г. двух "Федр" уже не оставляет никаких сомнений в том, насколько активно и сплоченно действуют враги Расина.

В первом случае Расин без особых усилий вышел победителем из борьбы (см. примечания к "Ифигении"). Второй оказался поворотным пунктом в его судьбе.

6

Внешний успех "Ифигении" был настолько велик, что мог даже поспорить с успехом "Андромахи". Более того, огромное впечатление, произведенное в 1667 г. появлением нового выдающегося театрального поэта, сопровождалось придирчивой критикой; "Ифигения" же, поставленная, когда Расин находился в зените славы, почти не вызвала критических замечаний. Это отчетливо ощущается и в авторском предисловии к трагедии.

На первый взгляд, "Ифигения" знаменует возвращение Расина к истокам его творчества - после четырех трагедий на историческую тему он вновь обращается к греческому мифу, на этот раз целиком опираясь на Еврипида. Но проблематика римских политических трагедий в своеобразно трансформированном виде присутствует в абстрактно-обобщенной оболочке мифологического сюжета, определяя тем самым двойственный характер трагедии.