Традиции свободы и собственности в России - [14]

Уж на что карикатуристом русской жизни был барственный Н.А. Некрасов, но и он не удержался в рамках однажды найденного и хорошо продававшегося обличительного пафоса28. В романе «Три страны света» (1848) он вполне убедительно показал могучий дух предпринимательства, пропитывающий Россию. Как хотите, господа, но мы изначально промышленная (в старинном смысле этого слова) и торгово-предпринимательская нация.

Несколько убогих авторов (пусть завеса жалости скроет их имена), уверяющих в наши дни, что русским чужда предприимчивость, сами явно никогда ничего серьезного не предпринимали, не имеют понятия, что это такое. Давайте вспомним освоение Сибири. Для того, чтобы освоить, обстроиться, укрепиться29, наладить сообщение, связь, управление, торговлю, денежное обращение, налоги, поставки всего необходимого, организовать фактории по сбору пушнины, бивня и прочих ценностей, их хранение, охрану и доставку в Россию — и все это на совершенно исполинских просторах (еще раз взгляните, как выглядит Россия на глобусе), надо было обладать предпринимательским духом не просто пассионарным, а прямо-таки сверхъестественным. Процитирую Валентина Распутина, мне не сказать лучше, чем он: «Уму непостижимо! Кто представляет себе хоть немного эти великие и гиблые расстояния, тот не может не схватиться за голову. Без дорог, двигаясь только по рекам [уточню: в основном, по притокам главных рек, ибо сами главные реки текут на север, а двигаться надо преимущественно на восток – А.Г.], волоком перетаскивая с воды на воду струги и тяжелые грузы, зимуя в ожидании ледохода в наскоро срубленных избушках в незнакомых местах и среди враждебно настроенного коренного кочевника, страдая от холода, голода, болезней, зверья и гнуса, теряя с каждым переходом товарищей и силы, пользуясь не картами и достоверными сведениями, а слухами, грозившими оказаться придумкой, нередко в горстку людей, не ведая, что ждет их завтра и послезавтра, они шли все вперед и вперед, все дальше и дальше на восток. Это после них появятся и зимовья на реках, и остроги, и чертежи, и записи “расспросных речей”, и опыт общения с туземцами, и пашни, и просто затеси, указывающие путь, — для них же все было впервые, все представляло неизведанную и опасную новизну»30. Добавлю лишь, что действовать и поступать так могут лишь свободные люди — подневольным такое не дано.

* * *

Не хочу быть неверно понятым. Вышесказанное не содержит утверждения, будто историческая Россия была государством, где права собственности и экономическая свобода были на замечательной высоте. Утверждается следующее — не больше, но и не меньше: (а) тезис о «неполном» или «условном» характере собственности в России нелеп, ибо не согласуется с известными фактами; (б) вопрос о правах собственности и экономической свободе в России, как и вся ее хозяйственная история нуждается в куда более глубоком, чем доселе, изучении.

Как нуждается в изучении и истинное историческое лицо той части русского общества, которая в трудные для отчизны времена твердо принимала сторону власти. Как либеральные, так и советские историки всегда на цыпочках обходили тему умонастроений лояльного и патриотического большинства, делая исключение разве что для Кузьмы Минина да нескольких героев Отечественной войны 1812 года.

Если существование таких умонастроений не выходило замолчать совсем (упоминая, к примеру, всеобщее возмущение, вызванное в сентябре 1836 года «Философическим письмом» Чаадаева в журнале «Телескоп»), советские историки отделывались от них бранными ярлыками. Что уж говорить об оценках реакции национальной буржуазии, среднего класса и вменяемой части интеллигенции на суицидную тягу студенческой молодежи (птенцов Некрасова) второй половины XIX века к революции. В частности, советские учебники объясняли, что студенческие демонстрации разгоняли, начиная с 1860-х, «озверевшие охотнорядцы» (если речь шла о Москве), «черносотенные лабазники» и так далее. Давно пора уточнить: «лабазники» и охотнорядцы были патриотически настроенными представителями русского малого бизнеса. Им не нужны были потрясения и социальные эксперименты. Увы, в 1917-м они оказались бессильны перед «вооруженной молодежью» — пьяными дезертирами, наводнившими Петроград и Москву.

* * *

Чтобы вполне закончить с книгой Пайпса «Россия при старом режиме» остается добавить следующее: в ее издании у нас было примерно столько же смысла, как в переводе на иностранные языки зеркальных образчиков советской исторической и политической мысли времен холодной войны, посвященных Европе и Америке. Чтобы стало понятно, о чем речь, приведу несколько названий: Блюмин И.Г. и Дворкин И.Н. «Миф о “народном капитализме”» (М., 1957); Некрич А.М. и Поздеева Л.В. «Государственный строй и политические партии Великобритании» (М., 1958); Сапрыкин Ю.М. «Социально-политические взгляды английского крестьянства в XIV-XVII вв.» (М., 1962); Резников А.Б. «Первая классовая битва пролетариата: Англия, 1842 год» (М., 1970); Кертман Л.Е. и Рахшмир П.Ю. «Буржуазия Западной Европы и Северной Америки на рубеже XIX-XX веков» (М., 1984); Штейнберг Е.А. «История британской агрессии на Среднем Востоке» (М., 1951); Белащенко Т.К. «США: 200 лет — 200 войн» (М., 1982). Хотя, бьюсь об заклад, во всех этих книгах можно найти любопытные мысли, цифры, цитаты и ссылки. Как и у Пайпса.