Товарищи китайские бойцы - [49]

— Хелло, кептэн, что с вами? — участливо справился Карсанов.

— Ничего. Ночью в темноте на дверь наткнулся, — мрачно ответил англичанин.

— И знаете, — говорил нам Габо, озорно, по-мальчишески улыбаясь, — после того, как кептэн Боб ушибся об дверь, никто уже больше не заговаривал с китайцами на плохом китайском языке, не задавал глупых вопросов, не делал провокационных предложений. Будто ножом отрезало. Удивительно, верно?

Из-под седых усов блеснул ряд крепких зубов, все морщины на лице пришли в движение. Старик умел смеяться.

* * *

Судя по многим признакам, деятельность английской миссии во Владикавказе отнюдь не ограничивалась тем, что кто-то из ее офицеров, толкаясь в штатском костюме по базару, занимался «улавливанием душ». Такие вылазки были, конечно, для сотрудников миссии занятием второстепенным. Основное заключалось в другом — в собирании сведений о положении на большевистском Тереке, в передаче этих сведений своей центральной разведывательной службе и командованию белой армии, в организации, финансировании, инструктировании и всяческой иной поддержке внутренних сил терской контрреволюции.

Все это можно было с уверенностью предполагать. Но, как говорится, не пойман — не вор. Прямых улик не было.

Они появились с арестом скромного, незаметного, серенького человека, выдававшего себя за приехавшего из Тифлиса мелкого конторского служащего. Он показался подозрительным простой женщине, солдатской вдове, у которой снял комнату. Что-то в нем нет-нет, да и проскальзывало ненавистно-барское, высокомерно-офицерское.

Женщина сообщила в ЧК. Конторщика задержали. Сначала он пытался отпереться, потом признался: да, он не конторщик, а кадровый царский офицер, бывший штабс-капитан. Но политикой не занимался и не занимается, к белогвардейцам никакого отношения не имеет, единственное, к чему стремится, — это к тихой мирной жизни обывателя. Поэтому и приехал из Тифлиса сюда. В Тифлисе — меньшевики-националисты, там русскому человеку неуютно. А здесь легко дышится. Он просто в восторге от Владикавказа.

Осмотр немудрящего багажа бывшего штабс-капитана ничего не дал. Угневенко (такова была фамилия любителя спокойной жизни) собирались отпустить.

О том, как случилось, что его все же не отпустили, рассказал нам Павел Иосифович Кобаидзе.

После работы комиссаром в 1-м Красногвардейском полку он был комиссаром автоброневого отряда, а позже перешел на работу во Владикавказскую Чрезвычайную комиссию. Потому-то и знает он все о деле Угневенко из первых рук, со слов тогдашнего председателя ЧК Кетэ Цинцадзе.

Было так.

Цинцадзе пришел с докладом к чрезвычайному комиссару. Среди прочих текущих дел сообщил и о решении освободить Угневенко.

— Правильно. Если чистый человек, — держать не надо, — подтвердил Орджоникидзе. — Обыск что-нибудь показал?

— Ничего. Все, что было на нем, тщательно осмотрели. Вещи тоже. Но их почти нет: маленький чемодан, несколько пар белья, разная мелочь и две или три коробки папиросных гильз. В общем, пустяки, смотреть не на что.

— Гильзы? — оживился комиссар. — Вы их проверили?

— Проверили.

— Как?

— Открыли коробки, высыпали содержимое. Только гильзы. Ничего другого.

— А в гильзах?

Цинцадзе смутился.

— В гильзы не заглядывали. Как-то не пришло в голову…

— Эх вы, дети наивные… — усмехнулся Серго. — Это ведь азы конспиративной науки — держать важные документы в мундштуках папирос или в гильзах… А ну, распорядитесь доставить сюда чемодан вашего штабс-капитана, да и его самого заодно.

Когда Угневенко усадили в кабинете чрезвычайного комиссара на стул, а его коробки с гильзами выложили на стол, можно было заметить, как в глазах офицера блеснул беспокойный огонек.

Серго раскрыл коробку и стал надламывать гильзы одну за другой. Десятая… двадцатая… тридцатая… Горка пустых гильз росла, занятие казалось бесполезным, но Орджоникидзе терпеливо и методично продолжал свою работу. И вот — сто десятая или сто двадцатая гильза. Она поддается туже других, сломалась не сразу. Серго разворачивает мундштук. Внутри — свернутая трубочкой узкая полоска тончайшей шелковистой бумаги, сверху донизу густо исписанная микроскопически мелким почерком. Впрочем, лупа позволяет разглядеть: текст английский, полоска — только часть письма, фразы обрываются на полуслове.

— Была бы часть — целое найдется, — говорит Серго и берется за очередную гильзу.

Скоро на столе чрезвычайного комиссара с одной стороны высилась куча сломанных гильз, с другой — десятка два свернутых в трубочки узких полосок тонкой бумаги.

Одна из них представляла собой не часть, а целое. Это было удостоверение генерального штаба добровольческой армии. В нем черным по белому говорилось: капитан Угневенко Григорий Нестерович «командируется в расположение противника». Всем антибольшевистским организациям предлагается оказывать ему всяческое содействие.

Угневенко сидел бледный, как полотно.

Но штабс-капитан был сравнительно мелкой сошкой. В письмах фигурировали имена покрупнее. Под одним, адресованным английской миссии, стояла подпись Локкарта — того, кто организовал покушение на Ленина, под другим в тот же адрес — подпись видного монархиста — Шульгина. Содержание писем не оставляло сомнений: Владикавказская миссия — гнездо шпионажа и контрреволюции. Были и еще документы. Но они касались уже не английской миссии во Владикавказе, а французской в Баку.