Товарищ сержант - [40]

С опушки мы заметили какое-то движение в заснеженных перелесках и ложбинах. Оттуда выползала к шоссейной дороге колонна — машины с пехотой, тягачи с пушками и гаубицами. Старший лейтенант Аматуни скомандовал: «Вперед!» Рота танков помчалась редким лесом параллельно вражеской колонне. Выскочили к шоссе как раз в тот момент, когда гитлеровцы вытягивали на него буксующие в снегу машины. Нас разделяло каких-нибудь 300–400 метров. Под огнем танковых пушек и пулеметов фашисты не успели развернуть орудия. Танки Матвеева и Пилипенко первыми врезались в колонну, круша бронетранспортеры, артиллерию, автомашины с пехотой. Груды искореженной техники загромоздили шоссе.

На большой скорости пошли дальше, ворвались в город Самочин. На центральной площади у церкви стояли тягачи с тяжелыми 155-мм немецкими гаубицами на прицепе. Примерно дивизион, 10–12 орудий. Почти все захватили в исправности, расчеты взяли в плен. Очистив город от противника, остановились на той же площади. Комбат майор Кульбякин передал приказ комбрига: осмотреть машины, привести в порядок, отдыхать до полуночи.

Мой танк дважды крепко царапнуло по правому борту. Крупные осколки и взрывная волна сорвали с борта запасные траки, бревна, пилу, которая там была закреплена. Пока я возился с машиной, Воробьев приготовил обед и накормил экипаж.

Около полуночи батальон выступил из города. Надо полагать, нас перебрасывали к передовой через ближние тылы, так как до утра мы двигались на юго-запад и не слышали ни единого выстрела. Только на рассвете загрохотала впереди канонада, танки обогнала мотоциклетная рота, прошли на бомбежку эскадрильи советских бомбардировщиков.

Вслед за мотоциклистами батальон вошел в маленький городок. Повсюду видны следы недавнего боя. Горючее и боеприпасы были у нас на исходе, пришлось ожидать отставшие тылы.

Захватив продукты, пошли в ближайший домик, постучались в дверь. Открыла белая как лунь старушка и сразу руки вверх. И смех, и грех. Спрашиваем разрешения погреться и приготовить завтрак. Старушка опускает руки, бормочет:

— Битте, битте, майне киндер…

Слышать это «майне киндер» (мои дети) как-то странно. Сразу вспоминаем тех 16–18-летних русских девушек из барака, которых не только что детьми, но даже просто по имени никто здесь не называл. На одежонке у них были нашиты номера. Ну да ладно, стричь всех немцев под одну гребенку нельзя. Это мы знаем твердо, потому что воспитаны интернационалистами. Фашизм есть фашизм, и отождествлять его с немецким народом никто не вправе.

Помогли мы старушке растопить печку, согрели воды, помылись. Сварили кашу из концентратов с мясными консервами, сели за стол сразу двумя экипажами. С нами Аматуни и Орешкин. Приглашаем хозяйку — отказывается. Вдруг отворяется дверь из спальни, на пороге древний старик. И тоже руки вверх. Володя Пермяков покатился со смеху.

Гляди, — кричит, — последний фриц сдается!

Ребята хохочут. Командир роты строго говорит:

— Тихо! Старика перепугаете.

Посадили деда за стол, тогда села и старушка. Старший лейтенант Бенке налил им из фляги спирта, разбавил водой:

— Тринкен!

Старик трясущейся рукой отправил в рот содержимое рюмки, хозяйка тоже. Ели вместе с нами. Жадно ели. Видимо, не сытно жилось им в третьем рейхе.

Потом пили чай. Старики повеселели. До сих пор все помалкивали, а тут старушка вдруг спрашивает:

— Вы англичане?

— Мы русские.

Дед, несмотря на выпитое, сразу побледнел, на лице выступил пот. А старушка твердит:

— Вы англичане. Русские сразу бы нас постреляли.

— Да ты, гроссмуттер, взгляни в окно. Вон он, танк. На башне звезда, — говорит Орешкин.

Взглянули они в окно, убедились, стали наперебой рассказывать, что знают о русских, о большевиках. Чудовищная смесь из геббельсовской пропагандистской стряпни и средневековых темных слухов с чертями и вампирами. Старушка с полной серьезностью твердила, что большевика она узнает сразу, у него на темени не то чтобы рога, но две заметные шишки. Это от лукавого.

— Мы все здесь большевики, — сказал ей Орешкин. — Коммунисты и комсомольцы.

Она несколько замялась, а потом просит:

— Позвольте у вас голову потрогать.

— Трогай, гроссмуттер, у любого. Кто тебе приглянется.

Приглянулся ей Виктор Бенке. Лобастый он, острижен коротко. Нагнул голову, она тщательно ощупала его темя, макушку, затылок. Мы, глядя на эту картину, веселились вовсю.

Вскоре подоспели наши тыловые подразделения, подвезли горючее и боеприпасы. Заправили машины, двинулись дальше к реке Нетце. На подступах к этой реке бригада завязала бой с эсэсовской дивизией. Впервые после начала наступления с магнушевского плацдарма мы встретили столь сильное сопротивление. Эсэсовцы настойчиво контратаковали, у них было несколько десятков тяжелых и средних танков. Борьба приняла затяжной характер. Наш батальон вел огневой бой в хуторе, танки маневрировали между домами и каменными хозяйственными постройками.

Под вечер по радио сообщили, что 34-я гвардейская мотострелковая бригада обошла противника и крепко нажимает на него с тыла. Комбат сразу же вывел батальон (в строю оставалось не более десяти машин) из хутора и повел каким-то сложным маршрутом. Попетляв среди всхолмленных полей, ложбин и заснеженных рощиц, мы выскочили прямо на фашистскую противотанковую батарею. Покончив с ней, принялись за пехоту. Ее прижимали к нам мотострелки 34-й бригады. Эсэсовцы отходили цепями, тянули за собой артиллерию и минометы, беспрерывно огрызались огнем. Даже внезапное появление советских танков не вызвало в их боевых порядках заметной паники. Сопротивлялись яростно, швыряли гранаты, били из пулеметов по броне. Но тут уж они попали, как говорится, между молотом и наковальней, и оставшиеся в живых были вынуждены поднять руки. Мы захватили очень много пленных, большие трофеи.