Товарищ Анна - [16]

— А я ухожу сейчас к Подосёновым... — сообщила Валентина весело, здороваясь с ним.

— Очень приятно, — сказал он, обиженный, но всё же сияющий. — Вы всех гостей так встречаете?

— Нет, только вас и только потому, что рассчитываю идти вместе с вами. Но мы можем посидеть ещё с полчасика у меня и поболтать. Как вы там жили, в тайге?

Валентина прошла через комнату, села на широкий диван, покрытый ковром.

— Посмотрите, какой чудесный диванчик вышел, а внизу ящики, а в подушках сено.

Она сидела, сложив на круглых коленях обнажённые почти до локтей руки, и смотрела на Ветлугина такими добрыми и такими лукавыми глазами. Ему захотелось опуститься перед нею, обнять её, но она зорко взглянула на него и спросила:

— Что это вы такой румяный сегодня?

Он промолчал и сел, всё ещё держа подмышкой свёрток с пластинками. «Румянец прямо прозрачный», — припомнил он слова Клавдии и поморщился.

— Вы опять принесли что-то? — полюбопытствовала Валентина, не без удовольствия наблюдая смущение Ветлугина. Он был без шляпы, и сверкающий белизной воротничок, охватывая его здоровую чистую шею, разительно оттенял её орехово-смуглый загар.

— Принёс?.. Ах да, это? — Ветлугин осторожно развернул бумагу.

Если бы Валентина захотела, если бы она позволила, он загромоздил бы покупками её скромную комнатку. Он тащил бы сюда всё, что смог добыть, как скворец в скворешню. Валентина разбудила в нём мучительную потребность хлопотать и заботиться. Как был бы он счастлив, имея право выбирать для неё платья, туфельки, какие-нибудь детские распашоночки, чепчики, косыночки, — всю эту милую, трогательную мелочь, на которую он стал посматривать в последнее время с особенным вниманием.

Он затосковал о семье, но семья была немыслима без Валентины, а она или тихо посмеивалась над ним или смело, почти дерзко давала отпор всем его попыткам опекать её.

21

— Я выбрал для вас несколько хороших вещей, — проговорил он, запинаясь, мрачнея от сознания того, что не смеет, не может высказать ей то, чем он жил в последнее время. — Это вот «Элегия» Масснэ, «Лесной царь» Шуберта, а это «Вальс цветов» Чайковского...

— Спасибо, — ласково сказала Валентина. — Вы любите классическую музыку?

— Да. Конечно, — ответил Ветлугин, продолжая машинально перекладывать пластинки. — Очень люблю. Музыка облагораживает душу человека. Люблю, — повторил он и, отложив пластинки, посмотрел на Валентину.

Она погладила кошку, уже перебравшуюся с окна на диван, и снова спросила:

— А гармошку вы любите?

— И гармошку люблю, — Ветлугин вспомнил разговор в магазине, улыбнулся

— Она вас тоже облагораживает? — придирчиво допрашивала Валентина.

И он, чувствуя это непонятное ему раздражение и больно переживая его, ответил тихо:

— Да. Облагораживает. — Ветлугин помолчал, потом заговорил с выражением грустной задумчивости: — Я однажды слышал игру лоцмана на Лене. Играл он мастерски... Да ещё обстановка такая... Незнакомые, унылые берега. Белая ночь. Простор. Страшный водный простор, на котором чувствуешь себя затерянным и маленьким...

— Странно, — сказала Валентина и постучала о пол высоким каблуком туфельки.. — Странно! Такой вы большой и сильный, а говорите о грусти, о затерянности. И это не случайно. Я уже в который раз это слышу, она неожиданно рассмеялась, блестя зубами и глазами.

— Над чем вы смеётесь? — прошептал Ветлугин.

— Я вспомнила, что о вас говорила Клавдия.

— Да? — он наклонил голову, сгорая от стыда и досады. — Что могла сказать эта маленькая старая колдунья?

— Она говорит... Она говорит, что если бы она была помоложе, конечно, если бы понравилась вам...

— Перестаньте, — попросил Ветлугин, страдальчески жмурясь. Его цветущее, здоровое лицо стало таким жалким, что Валентина сразу перестала смеяться.

— Если бы вы знали... Я так одинок, — пробормотал он почти невнятно.

Валентине снова представилась Клавдия, но она подавила смех, вытерла глаза и сказала:

— Это вам только кажется, что вы одиноки! У вас есть любящие родители, а я совсем одинока... И мне никого, никого не надо!

— У вас, наверно, были тяжёлые переживания, — сказал Ветлугин, подавленный внезапной вспышкой её явного ожесточения против самой себя. — Кто-нибудь оскорбил вас?

Валентина медленно выпустила кошку из рук, пригладила её взъерошенную шёрстку.

— Я никому не позволяла смеяться над собой, — сказала она и побледнела.

— Тогда почему же вы сами смеётесь над чужим чувством?..

— Я? — она взглянула на него искренно изумлённая. — Ах, это опять о грусти. Виктор Павлович, милый... Ну, вообразите... сидела бы на моём месте такая здоровая, краснощёкая и вздыхала бы о своей несчастной женской доле. Ну, кто бы ей поверил?

— Вы издеваетесь надо мной, — сказал Ветлугин и, неловко повернувшись, раздавил одну пластинку.

— А вы уже начинаете буянить?! — воскликнула Валентина и снова залилась смехом.

— Да, я скоро начну буянить, — пообещал он угрюмо и поднялся, кусая губы.

Валентина тоже поднялась.

— Пойдёмте со мной к Подосёновым. У них сегодня какой-то особенный пирог и мороженое. Это мне по секрету сказала Маринка, а я по-товарищески сообщаю вам.

— Нет, с меня на сегодня довольно!

— Как хотите. А то я могла бы воспользоваться вашей порцией, мороженого. Куда же вы? — Валентина посмотрела вслед Ветлугину и сказала с недоверием, тихо, задумчиво улыбаясь: — Обиделся...