Тотальная война - [46]

Максимов встрепенулся раньше, чем за входной дверью послышались шаги. Вскочил, набросив на плечи спортивную куртку, прошел в прихожую, замер, прижавшись к дверному глазку. Искаженная оптика выгнутой линзы предъявила его взору два вытянутых лица. Одно принадлежало участковому — капитану Дыбенко. Второе неизвестному мужчине. Они о чем-то совещались шепотом, при этом незнакомец жестикулировал резче, явно на правах старшего.

Наконец, Дыбенко сплющил палец о кнопку звонка.

«Ку-ку, ку-ку!» — мелодично пропела над головой Максимова электронная китайская кукушка.

Максимов взъерошил волосы и придал лицу заспанное выражение. Распахнул дверь.

— Чем обязан, Степан Никифорович? — спросил он, уставившись на незваных гостей ничего не выражающим взглядом.

Степан Дыбенко в давние года, демобилизовавшись из армии сержантом, не доехал до родного колхоза и положил жизнь на то, чтобы больше никогда там не оказаться. Так и остался на перепутье. Москва его не приняла, держала на правах пасынка. Столичных жителей Дыбенко ненавидел всей душой, как только умеет обделенный всем и вся провинциал. Горожане платили ему той же монетой, но Дыбенко был уверен, что все это из-за милицейский формы.

Форму он любил всем сердцем, и гордость его росла с каждой звездочкой на погонах. Дыбенко, хоть и тугодум, дураком не был и без труда смекнул, что четыре звездочки — это максимум, отпущенный по лимиту судьбы, а должность участкового — предел мечтаний для его умственных способностей.

Правда, на жизнь было грех жаловаться, особенно после победы демократии. В город хлынули орды бандитов, торгашей и проституток со всех весей Союза. На каждом углу понастроили киосков, автосервисов и притонов. Попадались и честные работяги. Но мыкаешься ли ты на трудовые рубли или жируешь до очередной отсидки, за право топтать московский асфальт и дышать столичной гарью платить надо всем. За регистрацию — мэру, за покой — участковому. К подведомственному участку Дыбенко относился, как к колхозному полю, — что уродилось, то можно использовать для личных нужд. Много не брал, не забывал делиться и оставить на черный день. И конечно же его раздражало, когда в его огород вламывались пришлые, интеллигентного вида и со столичным гонором.

Обычно это случалось, когда прописанный на участке капитана Дыбенко помирал не полагающейся ему смертью от пьяной драки, а с подозрительными выкрутасами. В таких случаях дело тянули не ребята из местного отделения, которые лишних вопросов не задают, а кишкомоты с Петровки или, что еще хуже, из Следственного управления МВД. С ними капитан Дыбенко чувствовал себя председателем захудалого колхоза, встречающим комиссию из Москвы: суетился, шутил невпопад и обещал устранить замеченные недостатки.

Стоявший за спиной чужак нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Его присутствие превращало обычную процедуру опроса жильцов в пытку, и Дыбенко тихо молился, чтобы все поскорее кончилось. Под пренебрежительно-холодными взглядами чужаков он никакого удовольствия от власти не получал. Она, как и любовный акт, требует известной интимности.

— Гражданин Максимов? — официальным тоном спросил Дыбенко.

— Степан Никифорович, давайте попроще. У меня еще голова не работает.

— За вами числится нарезной ствол. — Капитан заглянул в блокнот. — Пистолет системы «Вальтер П99». Надо бы посмотреть. К-хм, для порядка.

«Приятная неожиданность! — подумал Максимов. — Значит, разговора в дверях вам мало, повод нашли в квартиру пройти?»

Оба представителя власти синхронно подались вперед, но Максимов остался стоять на пороге, одной рукой придерживая дверь, и штатский наступил на пятку капитану Дыбенко.

— Минутку. Вас, Степан Никифорович, я знаю. А это кто? — Максимов указал на мужчину в цивильном костюме.

— Это со мной, — после паузы выдавил Дыбенко.

— Документик бы. Для порядка. — Максимов не отступил назад.

Мужчина выступил из-за широкой милицейской спины, вытащил из нагрудного кармашка красную книжечку и сразу же сунул ее обратно.

— МУР, — небрежно пояснил он.

— В смысле, Министерство Успешных Реформ? — улыбнулся Максимов.

Дыбенко встал вполоборота, вдруг решив не вмешиваться в пикировку.

Мужчина с кислой миной вновь достал удостоверение, развернул и протянул Максимову.

— Что же вы, гражданин Максимов, сначала двери распахиваете, не спросив, а потом бдительность демонстрируете? — из вредности подколол он.

— Кто же с утра нормально соображает? — Максимов пригладил растрепанные волосы. — Прошу, входите.

Он первым прошел по коридору в комнату. Успел оглянуться и заметить, как муровец бдительно зыркнул и прошелся взглядом по обуви в прихожей. Для особо любопытных Максимов предусмотрительно оставил на столе одну чашку и недоеденный бутерброд, а из обуви только свои ботинки.

«Чекист, на фиг, — усмехнулся Максимов. — Только тебя мне для комплекта и не хватало».

Он соврал, голова работала прекрасно. И фамилию на удостоверении, и номер запомнил. Только не собирался выяснять, не входит ли эта муровская ксива в число тех, что переданы в органы ФСБ в качестве «документов оперативного прикрытия». И так было ясно — «липа». Майора Андреева, каковым он значился в удостоверении, выдал черный ноготь на безымянном пальце и голос. С характерной наглой ноткой, что неизбежно проклевывается у всех допущенных к гостайне. Лица «майора Андреева» в музейном хранилище он не разглядел, но выразительную плешь на макушке запомнил. И палец с пробитым ногтем на перилах видел. Для опознания трех признаков вполне хватило.