Тот самый - [2]

– Может быть, – задумчиво ответила мама, сжимая ладонь Алисы и поглаживая меня по голове, – панцирь черепахи – это купол. Купол, защищающий нас от мира.

– Зачем нам защищаться от мира? – я прижался щекой к бедру мамы, чувствуя кожей шёлк юбки, и поднял на неё пытливый взгляд.

– Ты обязательно это узнаешь. Когда немного подрастёшь.

Мы жили, не зная, что можно уехать от холода только в том случае, если он поселился на улицах или в тесной квартире, а не в душе, заледеневшей и выстуженной, какая была у нашей мамы.

Холод следовал за нами, словно тень.

Глава I. Зелёная кожа

Порой воспоминания захлёстывали поднявшимся внутри меня цунами. Память обломками кораблей-воспоминаний бередила старые раны, которым я не позволял зажить. Я расковыривал их каждый раз, как только они начинали затягиваться. Я закрывал глаза и видел себя в маленьком мальчике, цепляющимся тонкими ручками за мамину юбку: он метался в темноте, натыкался на острые углы и не понимал, что делать. Возможно, вся моя жизнь похожа на блуждание во мраке. Стоило только где-то забрезжить свету, я сразу мчался к нему, словно мотылёк, не зная, как огонь может обуглить крылья. Я жаждал любви матери, любви безызвестного отца, любви всех вокруг и льнул к рукам, даже когда эти руки меня отталкивали.

Наш новый дом располагался на окраине города у железной дороги. Ещё издалека можно было увидеть высокий фасад, к которому примыкал балкон. Стрельчатые окна недружелюбно смотрели на путников, нечаянно наткнувшихся на это маленькое подобие замка. Подобие неуместное, вычурное, слишком выделяющееся среди низких домиков и выкрашенных белой краской фасадов. Такими же неуместными стали и мы. Черепичную крышу заливало полуденное солнце. Дом находился на самой высокой точке холма и всегда грелся в лучах южного солнца. Сколько бы солнечного света не пролилось на наш маленький замок, в нём всегда было холодно, будто мы никак не могли вытравить из него дух одиночества.

При первом осмотре новых владений я наткнулся на сарай с покосившейся крышей. Он стыдливо прятался за домом в ветках вишни. Чтобы открыть дверь, которая царапала деревянным углом землю, нужно было навалиться на неё плечом со всей силы. Однажды Алиса порвала торчащим гвоздём рукав футболки, а вместе с ним и кожу. Остался шрам в виде кривой буквы «Г». В сарае лежали трухлявые дрова и садовая утварь. Неухоженный сад безжизненным: если оживить Эдгара По и поместить его на Черепаховую гору, он обязательно вдохновится садовым унынием и напишет новую историю. А писать было про что… У забора, граничащего с сосновым лесом, стояло несколько маленьких статуй для украшения сада. От дождя на серых лицах появились тёмные струйки, напоминая застывшие слёзы.

– Моя сестра была эксцентричным человеком, – заявила мама, боязливо оглядывая статуи, будто они сейчас оживут и двинутся на неё, таращась пустыми глазницами. Я не знал, что значило слово «эксцентричный», но догадывался: это как-то связано с каменными людьми у нас в саду. – И с широким кошельком, – добавила мама, касаясь плеча каменного человека. – И совершенно не умела тратить деньги. Вот я бы…

После этого начинались пространные рассуждения, которые мы с Алисой никогда не слушали. Мы были маленькими, и нас волновало, как достать языком до носа, а не стоимость коммунальных услуг.

Может быть, мама обладала прагматичным складом ума: больше всего её беспокоила неисправность водопровода. Стоило только повернуть вентиль крана, как водосточные трубы издавали бульканье, напоминавшее звук глотков в сухом горле. Приходилось ждать, пока вода добиралась по старым трубам к конечной цели. Обычно я отсчитывал секунды, соревнуясь с водопроводом: пока вода бежала по трубам, я должен был успеть сосчитать до десяти. Сначала появлялась ржавая струйка. Её сменяла чистая вода, которой я споласкивал рот. В кафельных стенах зияли паутинки трещинок, подползая к потолку. По отдельности они не казались опасными, но, сплетаясь, наверняка могли разрушить потолок. Чистя зубы, я приглядывал за трещинками. Я был убеждён, что под моим взглядом они не разрастутся ещё больше.

По ночам дом стонал трубами, как старик на смертном одре, смотрел с холма мутными глазами-окнами и осыпался давно выцветшей краской. Девичий виноград оплетал фасад от самой крыши до бетонного фундамента.

На самом деле пока мама пыталась привести дом в надлежащий вид, нас с Алисой мало волновало всё, что творилось внутри стен нашего жилища. Мы проводили всё свободное время на улице как беспризорники: на речке или в лесу, пока мама, занятая хозяйственными делами, не замечала, как мы ускользали через калитку забора в саду, ведущую прямиком в лес. Мы разукрашивали маленькие статуи акварельными мелками и наряжали их в мамины шали, разыгрывали спектакли перед равнодушными каменными людьми и наслаждались новой жизнью, спеша успеть попробовать всё. Мы боялись, что новая жизнь закончится, так и не начавшись. Неподалёку от статуй стояли фигурки садовых гномов с отколовшимися носами и руками. Складывалось впечатление, будто мамина сестра оставила весь хлам в саду, так и не решив, что с ним делать. Я нисколько не сомневался: у нас во дворе можно было отыскать что угодно, словно одичалый сад располагался в точке пересечения времён, и вещи, когда-то принесённые сквозь века, оставались здесь навсегда.