Тот самый остров - [50]

— Погоди, Си-Джей, мы ведь совсем забыли наблюдать за бухтой.

Взяв у меня бинокль, она со своим факелом вышла наружу, лязгнув дверью. Я остался в сокровищнице один. Могу себе представить, как дурацки я выглядел сбоку.

Картонные коробочки были наполнены драгоценными камнями — всякими изумрудами-аметистами, рубинами и прочими топазами. Я вообще их различаю только по цвету. Уже огранённые и необработанные — всё отдельно. Отличить при свете факела алмазы от стекляшек я бы не взялся, но почему-то думаю, что две коробки содержали в себе именно алмазы и готовые бриллианты, разложенные по маленьким полиэтиленовым пакетикам с бирками. Всё это размещалось у левой стены.

У правой же стояло четыре небольших, тёмных старинных сундучка с окованными углами и боковыми ручками для переноски. Я поочерёдно приоткрыл все четыре — они почти до краёв были набиты золотыми и серебряными монетами, разнообразными украшениями — кольцами, цепочками и подвесками, жемчугом и всё теми же драгоценными камнями россыпью. Вид этих несметных богатств смутил: я всегда находил себя совершенно равнодушным к деньгам и драгоценностям, поскольку считал (и считаю), что их роль в системе человеческих ценностей — быть бесстрастным посредником между людьми для того, чтобы они могли обретать полезные для себя вещи, знания и умения. В то же время я отдаю себе отчёт в том, что для этого деньги и драгоценности должны сами по себе иметь свою цену, то есть нравиться кому-то и быть для кого-то очень даже нужными. Здесь мои логические выкладки на эту тему и заканчиваются, потому что восторга по поводу золота как сокровища я не разделяю. Всё это — вопросы философии, и я лучше семь раз возьму рифы на гроте в хороший шторм, чем полезу в дебри рассуждений о том, хорошо иметь много денег или нет. То есть я хочу сказать, что для меня деньги — это всего лишь инструмент, такой же, как молоток, паяльник и пассатижи. Скажите, станет нормальный человек сидеть и восторгаться, вылупившись на пассатижи? Но пассатижами можно сделать что-нибудь полезное; молотком и зубилом можно вырубить из куска гранита Венеру Милосскую, например… Это же совсем другое дело! А золото как таковое для меня всегда было просто пшик. Кстати, викинги называли его слезами Фрейи. Заметьте, слезами, не чем-нибудь!

Поэтому я бросил рассматривать все эти слитки и монеты — я не археолог и не нумизмат. Для меня что дублон, что ливр... Но, шагнув дальше, я опять наткнулся на деньги, на этот раз самые что ни на есть современные, в которых я хоть немножко, да разбираюсь. Аккуратно упакованные в небольшие полиэтиленовые пачки, они стояли в четыре ряда и три яруса. Доллары — американские, канадские, австралийские. Франки, фунты, кроны, йены, песеты, лиры... Ну, евро, конечно. Что? Рубли? Это что, российская валюта такая? Хм, не знаю. Может, и были. Я ваши рубли никогда не видел вообще, не знаю, как они выглядят и сколько стоят…

А ещё я подумал — ведь всё это не заработано честным трудом, а награблено, украдено, отнято, всё это запачкано кровью… и вот так лежит без дела. Сэр, не верьте в сказки про Робин Гуда! Разбойник — даже самый справедливый из разбойников — никогда не ощипывает одних лишь только богатых. Разбойник всегда грабит всех подряд и тащит всё, что плохо лежит. Деньги-то, как известно, не пахнут.

Дальше было сложено оружие. Не знаю, было ли это оружие из тайника у северного подножия Фок-мачты или нет — забегая вперёд, скажу, что до того места мы так и не добрались. Старинное у левой стены и современное у правой. Старинное было просто свалено в длинную кучу — ох, сэр, какой-нибудь директор музея здесь в два счёта получил бы инфаркт. Мушкеты, аркебузы; мальтийские, итальянские и испанские мечи; шпаги и рапиры; широкие индийские нимчи и талвары; кривые турецкие ятаганы; изящная японская катана и тяжёлые абордажные сабли с мощными гардами; кинжалы и байонеты; пистолеты всех мастей — двух-, трёх- и четырёхствольные; какие-то странные боевые когти и топоры — всего этого хватило бы осчастливить не один, а добрый десяток музеев. Многое, если не всё, было безнадёжно ржавым, но вот, посмотрите, этот клинок, называется «килидж» — он словно вчера сошёл с наковальни мастера, я храню его и из ножен вынимаю очень редко… это не единственное, что я взял в той сокровищнице. В этой куче совершенно дико смотрелся германский пистолет-пулемёт Фольмера, потому что современное оружие находилось отдельно. У противоположной стены в ящиках и просто так лежали всевозможные пулемёты, автоматические винтовки, «стерлинги» и «гаранды», всякие ваши «калаши», а ещё пистолеты, патроны, гранаты… Несколько «стингеров» в ящиках с соответствующей надписью, а на них сверху навалены старые израильские «узи» (говорят, весьма ненадёжная машинка, но скорострельность просто бешеная). Так вот, приоткрыв первый же небольшой ящик, я наткнулся на десяток новеньких револьверов «кольт-питон»; разумеется, не удержался и стянул один из них. Не забыл и патроны, пять упаковок взял. Я как раз складывал их в рюкзак и чертыхался, что для любой мало-мальски серьёзной работы нужно иметь третью руку (факел же надо было как-то держать), и даже подумывал, что прихвачу пригоршню-другую из тех сундуков или немножко алмазов, как вдруг дверь снова лязгнула, и Мэг громко позвала меня. Схватив рюкзак, факел, винтовку и «килидж», я поспешил к ней. По пути мой взгляд упал на стол и на свёрток, который оказался полиэтиленовым пакетом. Сам не знаю, почему я притормозил и развернул его. Внутри оказалась старая толстая тетрадь в чёрном коленкоровом переплёте, исписанная от корки до корки; язык оказался мне не знаком. «Потом разберёмся», — вслух подумал я, сунул тетрадь в рюкзак и выскочил наружу. Мэг ткнула пальцем в сторону бухты и взволнованно выпалила: