Тот, кто виновен - [94]

Но из разговоров с судебными медиками, прокурорами и судьями я знаю, как легко ошибиться. Даже если случай кажется однозначным, всегда есть риск наказать невиновного. Как в случае Норберта К. из Заарланда, который восемь лет отсидел в тюрьме за изнасилование ребенка, а когда вышел, выяснилось, что все обвинения были выдуманы, а экспертизы ошибочны. Если бы требование на наклейке было законом, то в 2004 году казнили бы невиновного. Это только один пример многочисленных судебных ошибок.

Мои примечания к этой книге не должны сейчас превратиться в программное эссе на тему «Смертная казнь: за и против». Я клоню к другому: именно в рамках этой эмоциональной темы мы должны взглянуть на проблему очень трезво. Не ради преступников, а ради жертв! Особенно ради будущих жертв.

Представьте, что за машиной с наклейкой ехал бы не я, а мужчина, который как раз раздумывает, не обратиться ли ему в «Kein Täter werden». Он даже записался на прием, потому что заметил у себя нездоровое влечение, которое его мучит. Боясь самого себя и не желая причинить другим вред, он хочет получить медицинскую и психологическую помощь. Он и без того чувствует себя последним дерьмом, а сейчас еще читает и этот призыв на багажнике.

А теперь представьте себе, что этот мужчина отменяет запись в клинике. Страх быть заклейменным как педофил в конце концов взял верх. Кроме того, он думает: «Я ведь еще ничего не сделал, я и сам справлюсь!» Но у него не получится. Боясь навлечь на себя публичный позор, потерять уважение, работу, будущее в целом, он будет молчать и пытаться «справиться» в одиночку. Но, как правило, без профессиональной помощи его хватит ненадолго. Шансы, что когда-то пострадает ребенок, резко возросли.

Что я хочу этим сказать: как бы ни была понятна наша реакция — отвращение и презрение — к такому человеку, мы обязаны мыслить здраво и думать на шаг вперед: о наших детях!

Я предпочитаю жить в стране с эмоциональным климатом, где педофилы решаются попросить профессиональной помощи, чем в стране, где дети подвергаются насилию, потому что из-за страха быть заклейменными люди отказываются от бесценной помощи.

При этом я не утверждаю, что каждый педофил, который вовремя обратится за помощью, гарантированно не совершит преступления. Но в таком случае шансы значительно выше, чем если он изолируется от общества. Потому что с кем педофил в изоляции поддерживает контакт, как не с единомышленниками?

Если вы хотите сделать одолжение мне и нашим детям, пожалуйста, не наклеивайте на багажник стикер «Смертная казнь растлителям детей!». Не лайкайте статью подобной тональности в «Фейсбуке». Лучше поделитесь страницей www.kein-taeter-werden.de в кругу друзей, знакомых и родственников, или — простите, что я так открыто об этом говорю — обратитесь туда сами, если считаете, что вам нужна помощь.

С показателем в четверть миллиона по стране высока вероятность, что и среди моих читателей есть те, кому это может понадобиться. И далеко не всегда уже слишком поздно, как в случае с Космо.

Насилие

Меня часто спрашивают, почему тема насилия над детьми, как никакая другая, определяет содержание моих романов. Время от времени приходится сталкиваться с упреком, что этому не место в развлекательной литературе. Здесь, как несложно догадаться, я придерживаюсь другого мнения.

Сразу хотелось бы оговориться, что я не ищу темы для своих книг, как раз наоборот: темы, на которые я пишу, находят меня.

С самого первого романа «Терапия» я буквально пытаюсь переработать свои тревоги и страхи, которые в огромном количестве ношу в себе. Я считаю, что авторы триллеров — слабаки и трусы, иначе как мы можем внушить страх другим, если сами его не испытываем?

Во всяком случае, я как раз такой трус, и полагаю, что в этом виновата телепередача «Дело номер XV»,[39] которая нанесла мне психологическую травму уже в раннем детстве.

Каждый раз, когда с наступлением темноты я проезжал на велосипеде мимо пустой парковки, в голове у меня звучал гнусавый голос телеведущего: «В последний раз Себастиана Ф. видели вблизи парковки на углу Вальдшульалле и Харбигштрассе…»

Сейчас, десятилетия спустя, мои страхи стали более конкретными и реальными, и, конечно, они усиливались с каждым ребенком, которого производила на свет моя жена. У людей, как эмоциональных существ, есть только две возможности: мы можем противостоять нашим страхам или попытаться отогнать их от себя. Лично я решил заниматься этими темами, в отчаянной попытке прогнать этот ужас из моей головы.

Но я могу понять каждого, кто скажет, что не хочет читать ничего, что связано с насилием над детьми. Я сам с трудом смотрю видео, где задокументированы истязания животных. Однако я осознаю: ни жестокое обращение с животными, ни насилие над детьми не исчезнут только потому, что я отвернусь. Наоборот: преступники лишь выигрывают, если темы насилия и надругательства объявляются табу. Они пользуются тем царящим молчанием, за которым могут спрятаться.

В принципе, я потому и пишу на эти темы, что они меня волнуют. И потому что они актуальны. Каждый год только в одной Германии двести тысяч детей подвергаются насилию. Надругательство и насилие — это массовые преступления, и поэтому было бы абсурдно игнорировать их в таком коммуникативном средстве, как книга, которая дойдет до сотен тысяч людей, и вместо этого писать про убийство вдовы какого-нибудь миллионера в груневальдской вилле, чего по статистике почти не случается.