Тот, кто умер вчера - [20]

Шла воскресная служба. Слева от иконной лавки висел прейскурант духовных услуг. Я записал на бумажке слово «Сергей», заказал заупокойную молитву и отсчитал по таксе. Сдачу мне не дали, вместо нее сунули коричневую свечечку. Народу было много, и я передал свечку вперед, чтобы ее где-то приткнули. Торопиться было некуда, и я немного постоял, слушая службу и думая о товарище. Я не знал, как он жил, но знал, как умер. Красиво умер. Вряд ли моя жизнь в глазах Всевышнего стоит очень дорого, но тогда я искренне надеялся, что за меня Сёджу простится многое.

Выйдя на улицу, я был атакован несколькими нищими. Двум сунул мелочь, остальных послал к черту. Электронные часы на «Укртелекоме» показывали четырнадцать ноль пять. Не зная, чем себя занять, я побрел по улице, разглядывая витрины, пока не увидел кинотеатр. Отличное, между прочим, средство, чтобы убить время. К тому же без этой дебильной рекламы посреди ленты.

В синем зале шел «Авиатор» с Ди Каприо в главной роли, в красном — «Турецкий гамбит» по роману Акунина. Я выбрал «Гамбит». Во-первых, мне нравился этот роман (я его прочитал в больнице), во-вторых, до начала сеанса оставалось всего пять минут.

Фильм меня разочаровал. Я насчитал лишь два момента, которые меня реально зацепили: это стрельба в подсолнухах в начале фильма (хорошо поработал оператор) и песенная композиция в конце. Все остальное оказалось лишь жалкой пародией на книгу. Никогда бы не подумал, что можно до такой степени испохабить довольно неплохое чтиво. Главного героя, аскета и интеллектуала, создатели фильма превратили в вечно улыбающегося полудурка, что-то вроде героев Чарли Чаплина, дедуктивный талант которого сводился лишь к умению вычеркивать из списка подозреваемых, выбывших по причине преждевременной кончины, в надежде таким образом поймать турецкого шпиона. Под стать ему была и главная героиня, которая постоянно совала нос не в свое дело и так ужасающе визжала, что оставалось только жалеть, что никто не изобрел специальной волшебной палочки, с помощью которой зритель мог бы ненадолго оказаться в фильме. Уж я бы тогда заткнул ее верещащий рот.

Но больше всего удручало, что сценаристом оказался сам автор романа. Когда над твоим произведением изгаляется кто-то посторонний, это еще можно понять. Но когда ты сам…

V

Общежитие Анны располагалось на отшибе. Троллейбус долго ехал мимо бетонных заборов, скрывающих от позора обанкротившиеся заводы, мимо закопченных гаражей и унылых складских помещений. Я слез на конечной и осмотрелся. По левую руку, за проезжей частью, был стадион, за которым торчали в ряд три старые пятиэтажки. По правую, рядом с остановкой, — пивной ларек и два железных стола. За одним столом пили пиво и курили, за другим пили пиво и играли в карты, но, когда я поравнялся с заведением, все дружно оставили свои занятия и подозрительно посмотрели на меня. Я понял, что это и есть так называемый «пятачок», где аборигены и их гости при желании могли приобрести спичечный коробок с анашой, таблетки «экстези», ширку. Анна рассказывала мне об этой местной достопримечательности. По ее словам, каждый вечер, не особенно даже заботясь о конспирации, к «пятачку» подъезжали менты, забирали причитающийся откат и снова сваливали. Время от времени (когда горел план) случались облавы, но через два дня все «задержанные» опять оказывались на свободе, так как, заранее предупрежденные, они не имели с собой уголовно наказуемого количества дури.

Я перешел улицу. Прогрохотавший пустым кузовом грузовик обдал меня пылью. Если я правильно понял Анну, она жила во второй по счету пятиэтажке. Людей на улице почти не было. Пока я шел, мне навстречу попались только две пожилые гражданки, три собаки-дворняжки и один худой парень с серьгой в ухе и незажженной сигаретой. Парень попросил у меня огня. Я отрицательно мотнул головой. Он как-то странно посмотрел на меня и пошел дальше. Его взгляд мне не понравился.

Понятие «общага» ассоциировалось у меня с заведением, в длинных коридорах которого пахнет кухней и мокрыми пеленками, а кроме людей обитает всякого рода живность вроде кошек, мышей, крыс, клопов и тараканов. Однако общежитие, в котором жила Анна, не совсем соответствовало моим представлениям. Насчет насекомых сказать было трудно, но развешанных для просушки пеленок я не заметил, а кухней если и пахло, то вполне терпимо. Что касается живности, то кошки и собаки под ноги не бросались. Впрочем, жильцы тоже. То ли разъехались кто куда на выходные, то ли уткнули носы в телеящики, наслаждаясь видом страдающей комплексом старой девы няни Вики, но длинный коридор, в конце которого находилась комната Анны, был безлюден, как пустыня Каракумы.

Вкрадчиво постучав и изобразив на лице улыбку героя-любовника, я толкнул двери и вошел в комнату. Хозяйка сидела в кресле вполоборота к дверному проему. Чуть слышно играло радио.

— Анна? — Осекшись на полуслове, я понял, что ответа от нее не услышу.

Анна была мертва. Ее лицо было залито кровью. Какой-то говнюк выстрелил ей в голову.

Я прикрыл за собой дверь и просто стоял, прислонившись к ней спиной. И смотрел на Анну. Глупо, конечно. То есть я, безусловно, понимал, что надо что-то делать, принимать какое-то решение, но заставить себя пошевелиться не мог. Долго не мог. А когда смог, вышел в коридор, снял предохранитель с собачки английского замка, захлопнул дверь, стер платком отпечатки пальцев с ручки и спустился по лестнице.