– Великолепные монографии, Лео, – сообщил он. – И многие – с дарственными надписями. Кстати, я тоже лично знаком с некоторыми авторами.
– Действительно, очень полезные книги, – отозвался Леонард. – Без них этот чертов камин было бы невозможно разжечь. Хорошо, что постоянно дарят новые… Друзья, – продолжал он, не обращая внимания на выражение крайнего замешательства на лице Мэттью, – вот-вот нам подадут обед. Могу вам обещать: никто так не готовит фламандский ватерзое, как наша волшебница Марго. А пока я хотел бы предложить вам настоящее произведение пивоваренного искусства: бельгийский ламбик. Даже если вы не любите пиво, я бы настоял на том, чтобы вы попробовали его. Каждой стране – свой напиток, и если в Ирландии это виски, а во Франции – вино, то в Бельгии, несомненно, пиво.
Марго, невысокая полноватая женщина средних лет, с лицом веселой заговорщицы, принесла бокалы, почти такие же, как для шампанского. Сэнди удивленно взглянула на них, и Лео, поймав этот взгляд, мгновенно отреагировал:
– Не удивляйтесь, друзья, ламбик, хоть и считается пивом, но подается именно в таких бокалах. Высокая узкая колба максимально долго сохраняет аромат этого напитка, – с видом посвященного в таинство он разливал жидкость глубокого красного цвета. – Его рецепту 400 лет, но Марго где-то вычитала, что именно так варилось подобие пива еще в древней Месопотамии. Приготовление сопровождалось различными танцами и ритуалами, и напиток становился этакой смесью волшебства и науки. А то, что мы пьем сейчас, появилось во времена крестовых походов, когда один бельгийский крестоносец из фламандской деревушки отправился в Святую землю освобождать Иерусалим. По возвращении во Фландрию, он решил сварить напиток с мистическим красным винным цветом, которое символизировало бы кровь Иисуса, и добавил в пиво красную вишню... Полная ерунда, наверное, но мне нравится верить в эту версию. Она романтична.
– Кстати, Питер Брейгель не раз изображал распитие ламбика на своих полотнах, – Николь, все это время помогавшая Марго, неопределенно махнула куда-то в сторону стены позади себя.
Сэнди проследила за направлением руки и увидела «Крестьянский танец» Брейгеля.
– Отличная копия. Удивительно, как искусно ее состарили... Кракелюры выглядят так, словно ей и вправду несколько веков, – Сэнди подошла к картине и разглядывала ее вплотную. – Николь, не поделитесь адресом мастера? А оригинал, кажется, в Венском музее. Я права?
Хозяева дома, улыбаясь, переглянулись.
– В общем, принято считать, что так… – Марго, вытирая руки белоснежным полотенцем, стояла рядом с Сэнди, и разглядывала полотно так, будто тоже видела его впервые.
– Но вот с адресом мастера могут возникнуть небольшие трудности, – Николь приняла серьезный, Сэнди показалось, даже расстроенный вид. – Вернее, адресат может не откликнуться.
Сэнди внимательно посмотрела на нее и медленно перевела взгляд на Лео, сосредоточенно раскуривавшего сигарету.
– Неужели?! То есть вы хотите сказать, что... Ну, перестаньте! Это подлинник?
Мэттью Уоллис, непонятно откуда взявший лупу на позолоченной ручке («Неужто он всегда носит ее в кармане пиджака?»), бесшумно возник рядом с ней. Не проронив ни слова и никак не выказав изумления, он пригляделся к холсту.
– Вы правы. Это подлинник, – ответил Лео, наконец справившись с зажигалкой.
Он помедлил, наслаждаясь ошарашено-восхищенным видом Сэнди, и добавил:
– Только, чур, вы этого не слышали.
– Потрясающе! Как вам это удалось? – проговорила Сэнди растерянно.
– А он-то при чем? Это все Брейгель плюс ламбик, – засмеялась Марго, проходившая мимо с подносом.
– Причем первый не состоялся бы без второго, – Николь присела на подлокотник кресла, в котором утопал Лео.
– Ники, я боюсь, что наши гости, несмотря на весь свой опыт, примут нашу невинную шутку за чистую монету!
– О! А я поверила! – в голосе Сэнди не было разочарования. Скорее, облегчение. – А я уже было хотела предложить вам хорошую цену за этот шедевр. Уж не знаю, где бы я взяла столько денег, но точно не удержалась бы, – рассмеялась она.
– Сэнди, при всей моей симпатии к вам, я был бы готов уступить только раму.
– Без картины?
– Конечно! Как известно, искусство – это всегда ограничение. И смысл каждой картины в ее раме. Я был готов поделиться с вами самым ценным, заметьте! – не унимался хозяин дома, а Сэнди непроизвольно бросила еще один взгляд на развенчанный несколько минут назад шедевр.
– Ау, интеллектуалы! Вы не хотите продолжить беседу, а также дегустацию в столовой? – раздался из соседней комнаты голос Марго.
Светлые стены столовой были увешаны картинами, некоторые из которых Сэнди сразу узнала: «Омовение ног» Вермеера она видела в «Ряйксмузеуме» в Амстердаме; «Женщина с попугаем» Мане, кажется, из Нью-Йоркского «Метрополитена»; «Красные рыбы» Матисса – музей с трудным названием в Москве.
– Стол сервирован на шестерых. А нас четверо. Впрочем, свечи, – Сэнди провела рукой по высокому серебряному канделябру, – наводят меня на мысль, что, быть может, перед трапезой мы проведем небольшой спиритический сеанс, и пятым будет дух. Если так, то я настаиваю на том, чтобы это был Писарро!
