Тот, кто не спит - [31]

Вернувшись в келью, брат Антоний сел за длинный деревянный стол, что тянулся вдоль всего окна. Техникой в монастыре не пользовались, так что письмо ему предстояло написать собственноручно. Осознав всю трудность данного братом Люкой поручение, монах стал молитвенно просить Всевышнего просветить его, как подступиться к столь ответственному делу. Наконец он решился: распечатал конверт и прочел письмо. И вот тогда он совершенно растерялся, ведь ему предстояло пересказать нечто интимное, касавшееся только двоих. Долго смотрел он на покрытые пленкой голые кусты за окном и преодолевал терзавшие его внутренние колебания, пока, наконец, не принял решение написать о брате Люке, опустив некоторые подробности их с Симоной взаимоотношений. Это ни в коей мере не скомпрометировало бы его, старого дурака, как он сам себя теперь называл в сердцах.

К сочинению письма брат Антоний приступил рьяно, с совершенно несвойственным ему пылом: писал порывисто, быстро. Перечитывая тот или иной фрагмент текста, приходил в ужас от написанного и разрывал очередной исписанный лист в клочья, чтобы вновь мысленно вернуться к рассказу брата Люки. В какой-то момент он даже вскочил со скрипучего деревянного табурета, нервно перевернул его вверх ногами и подкрутил разболтавшиеся винтики, после чего грузно опустился на него и снова принялся строчить. Лицо брата Антония было густо залито краской, чего не случалось с ним со времен прихода в монастырь в возрасте двадцати четырех лет.

– Ну, ты и задал мне, брат Люка, задачу, – бормотал он себе под нос – Хитрая ты лиса. Ведь мне приходится сочинять свое собственное письмо. А напишу-ка я то, что знаю о тебе. Ты ушел от нас в поисках еще более жесткой аскезы, – рассуждал брат Антоний, грызя кончик авторучки. – Пусть я сейчас тут один, но на самом деле ты незримо присутствуешь со мной, брат Люка. Господи, – взмолился брат Антоний, – помоги мне не исказить информацию!

На этом он решительным жестом взял новый лист бумаги и написал так:

«Здравствуйте, уважаемая Симона. Пишет Вам брат Антоний из монастыря такого-то неподалеку от городка Таферат, в котором подвизался ваш муж Люка. Спешу сообщить Вам, что супруг Ваш жив и здоров, но не так давно ушел из монастыря в поисках более жесткой аскезы».

Брат Антоний несколько раз перечитал маленький отрывок и, еще раз поразмыслив над значением аскезы для брата Люки, удовлетворенно кивнул и, немного поостыв, продолжил:

«Я хочу рассказать Вам о том, как он жил те три года, что провел в монастыре. Курить он бросил, еще не будучи послушником, когда жил в деревне и приходил беседовать со мной. Потом, когда братья приняли его, стал особенно усердствовать в посте и молитве. Каждый день выливал на себя до шести ведер ледяной воды из колодца. Вера брата Люки была тверда, и он неустанно преуспевал в телесных подвигах на благо своей души и к радости всего нашего братства».

Всматриваясь в силуэты дальних гор и фигуру монаха, Иона улыбался развернувшейся перед ним картине, видя не только сидящего за письмом брата Антония, но и все его воспоминания о встречах с братом Люкой. Иона проваливался в этот зрительный водоворот до тех пор, пока волевым усилием не прекращал сие бесконечное погружение. Из воспоминаний о встречах монаха с братом Люкой Иона снова вернулся в келью и посмотрел на ярко-синие буквы, старательно выведенные братом Антонием шариковой авторучкой на белоснежном листе бумаги…

«Встреча с самим собой оказалась нелегкой, но брат Люка боролся. Пострига он так и не принял. Очень скоро переселился жить в пещеру. Но прежде, чем ушел, рассказал мне о том, что произошло с ним в городе, о чем я и призван поведать Вам.

Как-то вечером он возвращался домой и безо всяких видимых на то причин внезапно остановился посреди улицы. Ослепительный белый свет ни с того ни с сего вспыхнул перед его внутренним взором, после чего в голове его возникло некое подобие нежного предрассветного тумана, нечто вроде бережной дымки, призванной защитить его мозг от столь необычайно яркого света. В тот самый момент желание обладать чем или кем бы то ни было внезапно и безвозвратно растворилось в нем. Он перестал желать подчинять Вас своей воле. Дальнейшая перемена угла зрения, произошедшая с братом Люкой в течение последующих нескольких мгновений, привела его к логическому следствию: он получил власть над самим собой и был готов воплотить идею, зревшую в нем долгие годы. Простояв посреди улицы несколько минут, он принял решение отправиться на поиски Таферата.

Я навестил его в пещерах. На этом я заканчиваю свой рассказ. Пещеры находятся в двух часах ходьбы от железнодорожной станции "Фэрос". Да хранит Вас Бог. Брат Антоний».

Поставив точку, брат Антоний перечитал и запечатал письмо. Отложив его в сторону, он стал читать молитву. Иона же, стоявший на краю обрыва и смотревший вдаль, на синие горы, увидел то, о чем не упомянул в письме Симоне брат Антоний:

«Он не бежал от Вас, напротив – он приблизился к Вам, как никогда раньше. Возможно, такие слова удивят Вас, Симона, но я уверен, что некоторое время спустя Вы осознаете, что возлюбленный супруг Ваш ушел из Вашего поля зрения на время, подчиняясь своему внутреннему предназначению».