Тот, что держит за руку - [38]

К родительскому дому я подъезжаю уже в сумерках: мне не хочется откладывать разговор с отцом в долгий ящик, не хочу, чтобы он узнал о моем решении от Вероники или каким-либо иным окольным путем. Следует набраться смелости и самому объяснить отцу причины собственного решения…

Мама встречает меня радостной, почти восторженной улыбкой, от которой я испытываю острый укол вины, а потому обнимаю ее несколько крепче, чем делал это обычно. Кажется, она замечает это, но вида не подает — быстро осведомляется как у меня дела. Отвечаю.

— Хочешь я разогрею тебе картофельное рагу, оставшееся с ужина? — суетливо продолжает она, нервно одергивая края своего голубого кардигана. — Надеюсь, ты хорошо питаешься, милый? В твоем возрасте это очень важно.

Она говорит мне это примерно с семилетнего возраста: в ее глазах, должно быть, я все тот же маленький ребенок, у которого начали выпадать молочные зубы…

— Я не голоден, мама. Пришел поговорить с отцом… Он у себя?

Та снова нервически одергивает края своего кардигана, и я негромко интересуюсь:

— Что происходит? Почему ты так странно себя ведешь?

Мама, кажется, не решается ответить на этот вопрос, и я снова произношу:

— Хорошо, тогда я просто пойду к отцу и узнаю у него, что здесь происходит.

Но мать стремительно хватает меня за рукав и с отчаянием в голосе шепчет:

— Не надо, сынок, отец не хочет тебя видеть, — ей неловко смотреть в мои потемневшие от обиды глаза. — Дай ему время успокоиться и немного свыкнуться с твоим переездом… твое бегство застало его врасплох, он очень болезненно это воспринял.

— Я не сбегал, мама! — восклицаю, до глубины души оскорбленный нежеланием отца видеть меня. — Я просто решил попробовать жить самостоятельно. Вот и все.

Мать несмело поднимает на меня свои полные горечи глаза.

— Но, согласись, — несмело произносит она, словно увещевая неразумного младенца, — твой внезапный переезд был очень похож на бегство… Ты просто собрал вещи и уехал. Мы даже не знаем, где ты теперь живешь!

Вижу в материнских глазах то же неприятие этого факта, которое демонстрирует и отец своим нежеланием видеть меня.

— Мне очень жаль, что я так разочаровал вас, — не без горечи говорю я матери. — Не это было моей целью… и мне жаль, что отец не хочет даже выслушать мои доводы в свое оправдание. Просто… просто передай ему, что с этой недели я начинаю свою врачебную практику в Нордклинике и потому приготовленное им для меня место можно отдать другому претенденту. Вот и все, что я хотел сказать.

Мать смотрит на меня полными ужаса глазами, словно перед ней не родной сын, а внезапно занявшее место ее сына жуткое межгалактическое чудовище о двух головах.

— Марк, — только и может выдохнуть она потрясенно.

— Я так решил, — припечатываю безапелляционно. — Это мой выбор. Я так хочу.

С этими словами быстро иду к выходу, так ни разу и не оглянувшись.

15 глава

Глава 15.

Несмотря на бешеный ритм работы, который, казалось, захлестнул меня, подобно девятому валу, едва я приступил к своим обязанностям врача-терапевта, новая жизнь мне нравилась…

Нравилась эта постоянная занятость, не позволяющая погрузиться в дебри самоанализа и жалости к себе, нравилось, что можно вернуться домой и сразу же завалиться спать, погружаясь в сон, как в блаженную эйфорию — во сне не было мыслей о Веронике, отношения с которой становились все тягостнее день ото дня, не было мыслей об отце, не желающем даже видеть собственного сына, и матери, безмолвно осуждающей за этот семейный разлад… не было Ханны, ежедневные визиты в палату которой становились для меня неким вознаграждением за безумный рабочий день, который я, не будь таким дураком, мог бы проводить сейчас на Барбадосе, нежась на мягком шелковистом песочке. Вместо этого я выслушиваю о высоких температурах и, уж простите за откровенность, запорах… Было о чем задуматься, не так ли?

Но я не позволял себе думать — на такую роскошь, как праздные мысли, у меня просто не было времени. И точка.

Бывало я заскакивал по пути домой в супермаркет за парочкой замороженных питц, в разогретом виде пружинящих на зубах, подобно резиновым подошвам, или за бутылкой молока и буханкой хлеба, а потом звонил Мелиссе и интересовался, не нужно прихватить чего-нибудь и для них, та, неизменно посмеиваясь, просила меня прикупить яиц, мол, незаменимая в хозяйстве вещь, а потом как бы между прочим добавляла, что у нее с ужина остались макароны с сыром, и она могла бы разогреть их для меня.

После десятичасового рабочего дня комковатые кулинарные эксперименты Мелиссы казались мне настоящими кулинарными шедеврами, и девочка радостно наблюдала, как я уминаю приготовленное ею блюда, лучась внешне невозмутимым довольством.

Однажды она с заговорщицким видом поставила передо мной тарелку куриного супа с пшеницей и свежими шампиньонами и, когда я с блаженной улыбкой на лице проглотил последнюю ложку, самодовольно осведомилась:

— Ну как, понравился тебе супчик?

— Никогда не ел ничего вкуснее! — честно отзываюсь я, чем вызываю у Мелиссы приступ неудержимого веселья. Она совершает по кухне танец безумного дикаря, а потом падает на стул и сообщает: