Торжествующий разум - [21]

Профессор хмурится. Мария смотрит суровым взглядом палача. Он напрягает мозг, силясь проснуться, но бытие не возвращается к нему. Он улыбается, потому, что вспоминает, что Эвил похитил всех заключенных из государственной тюрьмы. Куда они исчезли? Наверное, на острова, туда, где только и есть маленькая толика свободы на этой планете. В эту эпоху. Тюрьма совершенно пуста, в ней никого кроме него и охраны нет. Караулы усилены. Пятьдесят гвардейцев стерегут его мирный, он ухмыляется, сон. Вчера город был охвачен паникой: не сбивая замков, не прорубая стен, и не распиливая решеток, бежали все заключенные. Ужас! Старший Риканский отец проводит в молитвах целые дни. Остался один, самый страшный и самый опасный заключенный. Но почему он не бежал? Профессор в смятении, рядом стоит королевский прокурор, на его лице страх. Мария с оскалом тигра прячется в угол аудитории за старую штору. Исчезли все студенты. Больше некого мучить.

- Я свободный человек, - говорит Павел. - Я свободный человек, - повторяет Калугин. Он больше не плачет, хотя чувствует что его глазам холодно, он сам все решил и не отступит больше от права разума подчинять себе события. Красивое кареглазое лицо исчезает. Рассеивается прокурор. Пропадает страх. Ошеломленный профессор, поправляя съехавшие очки, разевает рот. И оттуда в порыве резких слов выпрыгивают белки. Взмахивая рыжими хвостами, они бегут к Павлу. Он берет их и чувствует, возможно, впервые в жизни чувствует радость того, что он не один в этом мире.

- Я всегда не один, - шепчет он.

Белки спрыгивают у него с рук на желтые листья. Они бегут к деревьям, таким красивым деревьям. Эвил Эви, необычайно спокойный, властный и добрый, идет с ним рядом.

- Ничего не нужно говорить, - объясняется он. - Смысл событий не всегда решается словами. Даже если ты молчишь, ты можешь значить для истории больше чем, если ты говоришь о многом. Научись все понимать, но разучись обо всем говорить.

Палач прикасается к Павлу горячим, раскаленным железом. Это наяву. Это по настоящему. Боль, жар, холодный пот. На него кричат. Он молчит.

- Медитация. Свобода, равенство, братство, - думает он.

Снова прикосновение раскаленного, огненно-красного железа. Жуткая боль. Вывернутые руки. Снова вопросы. Нужно ответить?

- Я вас ненавижу. Вы за все ответите! Вы заплатите за муки миллионов, за унижение свободы, за подавление мысли! Час расплаты…

Как больно. Запах горелого мяса. Дрожь. Сознание то покидает, то возвращается. Неужели у него не хватит сил?

- Эвил, я выдержу, - кричит Павел. - Не нужно облегчать мне страдания. Я хотел средневековой романтики, время узнать ей вкус пришло. Выдержу, - он сжимает зубы.

Эвил стоит рядом.

- Я выиграл войну, - говорит он.

- Я буду умным, - думает Павел. - Я буду сильным. Я уже умный и сильный, я стану еще более умным и еще более сильным. Я буду свободным. Я все понял.

- Странно, он ничего не сказал, - говорит канцлер.

- Скажет, - отвечает Первый прокурор.

- Нет. Этот будет молчать, - заключает палач, опуская раскаленный прут в кадку с водой. Потом, слушая шипение остывающего металла, добавляет сочувственно:

- Добрый парень.

Его глаза закрываются. Холодно.

- Тебе страшно? - слышит он голос Марии.

- Нет, уходи.

Часть 2. НА БОРТУ "ИСТОРИИ" Глава 1. Научный совет.

Зал, в который они прошли, был большим и светлым. Крупный прозрачный диск, расположенный в середине, был не чем иным, как столом без ножек. Единственной вещью, которую можно было назвать здесь мебелью. Прожив в среде подобных явлений немало времени, Калугин успел привыкнуть к необычным вещам, и еще более необычному к ним отношению. Однако это было непросто.

В окружающем его новом мире не было фетишизма, да и вещи тоже практически отсутствовали. У людей, а всех разумных живых существ тут называли «людьми», даже если они совсем на них не походили, не было почти ничего. Они имели одежду, ничтожных размеров портативные компьютеры, разные другие необходимые предметы и все. Все остальное, в чем они нуждались, возникало как будто из воздуха. Нужны были стулья. Они появлялись. Требовался стол или постель - они возникали. Но эти скупо перечисленные вещи были всем, в чем испытывали потребность эти существа. Продукты, которые они принимали в пищу, и информация - вот то, в чем действительно испытывали нужду. Но с ней не было никаких проблем: глобальная инфосеть опутывала своими невидимыми каналами галактику и при помощи персонального компьютера, который являлся той суммарной машиной, с которой работал каждый, можно было узнать что угодно. Пища, создававшаяся по индивидуальным заказам, появлялась там и тогда, где и когда она требовалась. Никакого культа из нее не делали.

Пожалуй, самым интересным местом в жизни людей были компьютеры. Эти ничтожные устройства, размеры и дизайн которых варьировались в зависимости от вкуса владельца, были, как правило, очень маленькими. Их носили либо на руке, там, где мы все еще носим часы. Но ремешка у них не было. Это были легкие приборы цветомобильного пластика, весившие не более десяти грамм. Достаточно было прислонить компьютер к руке или одежде, и он прикреплялся сам. Работать с этими устройствами было просто. Нужно было дать прибору команду, облачив мысль в слова, а не эмоции, или произнеся команду вслух, как она моментально выполнялась. То, что вам было нужно, можно было получить в виде изображения возникавшего перед вами, причем видеть его могли не все. Информация тоже могла быть звуком, который, также был слышен не всем. Текстовый вариант, как и образы, появлялся в воздухе, в виде листов его тоже можно было получить. Тонкие, почти прозрачные страницы мгновенно ткались в пространстве, облачая в текст линейного письма все, что вы искали и хотели иметь.