Торжество возвышенного - [3]

* * *

— Тарик… Что сказать?.. Судьба и предопределение!

* * *

На углу улицы аль-Гейш я направляюсь в сторону аль-Имары, затем сворачиваю к аль-Атабе. Со временем улица становится все теснее и безумнее, будто изъеденная оспой. Тебе воздалось, Тахия. Справедливо, что тебя убивает тот, ради которого ты меня бросила. Толпа будет все разрастаться, пока люди не станут жрать друг друга. Если бы не Умм Хани, я бы бродил по лабиринтам. Виселица. Вот вершина твоей славы, Аббас. Ты ничем не примечателен, скотина. Это поражение не забудется. Какой смысл жить актером третьего сорта? Наши отношения родились за кулисами. Животный инстинкт подсказал язык скрытого вожделения. Тахия впервые поцеловала меня, когда другие актеры на сцене замышляли убийство Распутина.

— Тахия… Ты заслуживаешь быть звездой, а не актрисой второго плана, вроде меня…

— Правда? Ты преувеличиваешь, уважаемый Тарик.

— Мой опыт подсказывает…

— Или симпатия?

— На мое мнение даже любовь не влияет!

— Любовь?!

Мы шли по улице Галяль во второй половине ночи. Дрожь от холода была нам ни по чем — мы были пьяны от тепла грез.

Я сказал:

— Ладно… Возьмем такси?

— Мне пора возвращаться к себе.

— У тебя собственный дом?

— Я живу одна в маленькой квартире.

— Где ты живешь?

— На улице аль-Гейш.

— Мы почти соседи. Я снимаю комнату в доме Карама Юнеса в Баб-аль-Шиария.

— У нашего суфлера?

— Да… Пригласишь меня к себе, или мне пригласить тебя в свою комнату?

— А Карам и Халима?

Я засмеялся, а она улыбнулась и спросила:

— В доме никого, кроме вас?

— У нее единственный сын, школьник.

Красивая, с квартирой, и зарплата как у меня.

* * *

Зачем Сархан аль-Хиляли вызвал меня к себе, когда репетиция идет полным ходом?

Он стоит в потоке солнечного света, опираясь на круглый стол, и предупреждает меня:

— Ты дважды отпрашивался с репетиции, Тарик.

Я не нашелся, что сказать, и он недовольно продолжил:

— Не путай личные отношения с работой… Разве не достаточно, что из-за тебя исчез Аббас?

— Наверное, он сбежал, ведь его разоблачили.

— Ты все еще носишься со своими идиотскими предположениями?

— Он преступник, и это всем очевидно.

— Это пьеса. Ты актер, а не помощник прокурора.

— Он преступник, и вы это знаете.

— Зависть застит тебе глаза.

— Я не завистник.

— Ты еще не оправился от несчастной любви…

— Мы репетируем, чтобы преступник имел успех.

— Это будет только наш успех. Это твой шанс выйти из тени, где ты прозябаешь долгие годы.

— Уважаемый Сархан… Жизнь…

— Не говори мне о жизни. Не надо философствовать. Я слышу об этом каждый вечер в театре, аж тошно. Ты не следишь за своим здоровьем… Женщины, наркотики, плохое питание… Тебе не стыдно играть роль имама в пьесе «Мученица» пьяным!

— Ты единственный, кто об этом знает.

— Уже не один актер унюхал от тебя запах… Ты вынуждаешь меня…

Я встревоженно перебил его:

— Не предавай дружбу всей жизни.

— Ты ошибся при чтении аята, это непростительно.

— Все сошло.

— Говорю тебе… говорю тебе… Брось безрассудство этого фантастического расследования и выучи свою роль как следует. Такой шанс выпадает лишь однажды.

Когда я выходил из комнаты, он посоветовал мне:

— Обращайся с Умм Хани лучше. Ты будешь страдать, если она тебя бросит.

Проклятье… Она моя ровесница и не знает благодарности. Она была свидетельницей смерти Тахии и не понимала, что та убита. Каждую ночь я буду играть роль покинутого любовника… Я буду беспрестанно плакать над гробом… Она умерла без раскаяния… не вспомнив обо мне… не зная, что убита… Ее убил идеалист… В пьесе он совершает самоубийство, но в жизни он должен быть повешен… Вот преступление, которое порождает и драматурга, и актера одновременно…

* * *

— Тахия не заходила?

— Нет.

— Я не видел ее в театре.

— Она больше не пойдет в театр.

— Как так, Аббас?

— Уважаемый Тарик… Я попрошу вас… Тахия сюда не придет, и в театр она не вернется…

— Откуда тебе все это известно?

— Простите… Мы женимся!

— Что?!

— Мы решили пожениться.

— Да ты… Ты сумасшедший… Что ты говоришь?

— Успокойтесь… Мы хотим честно поступить с вами… Обещайте мне…

Я влепил ему пощечину. Внезапно лицо его побагровело, налилось злостью, и он пнул меня ногой. Сильный юноша, несмотря на бельмо на левом глазу. У меня закружилась голова. Пришли Юнес и Халима. Спросили:

— Что случилось?

Я закричал:

— Смешно сказать… Комедия какая-то… Дитятя женится на Тахии…

Карам спросил с обычной холодностью и недоумением:

— Правда?

Халима затараторила, обращаясь к сыну:

— Тахия?! Это же безумие!.. Она старше тебя на десять лет…

Он молчал, а я разошелся:

— Детские игры… Я не позволю вам это сделать!

Халима закричала:

— Не надо усугублять! Я орал как резаный:

— Я разнесу этот дом вместе со всеми вами!

Тогда она холодно произнесла:

— Собирай свои вещи и — прощай.

Уходя, я бросил с вызовом:

— Вам от меня не отделаться!

* * *

С уязвленной честью, с оскорбленным достоинством, со сжатым в кулак сердцем и потерявший надежду. Сердце стало биться снова, а я уж думал, что рутина навсегда остановила его. Я воображал, что Тахия — моя собственность, как стоптанная обувь. Я кричал на нее, унижал, бил. Вообразил, что ей не будет жизни без меня, что ради меня она пожертвует своей судьбой. И когда по мановению жестокой, коварной и внезапной судьбы ее не стало, вместе с ней исчезли защищенность, доверие, уверенность. Нахлынуло безумие. Любовь вышла из темного угла, поднялась из глубин, встряхнулась от долгой спячки в поисках утерянного источника. Тахия мелькнула за дверным окошком, услышав звонок. В ее глазах отразилась растерянность, как запинка при разговоре, но она не отступила перед вызовом судьбы. Я вгляделся в ее новый образ, в котором не было привычной покорности. Она стремилась к новому, скользя по краю, за которым притаилось злодеяние.